Терапия травмы в работе с телом в розен-методе
О чем эта статья
В статье рассматриваются такие вопросы, как:
Тем, кто перенес травму и готов к исцелению, нужно именно то, что предлагает розен-метод. А именно, возвращение телесного самосознания и опыт соединения с большим «Я» и с сопереживающим другим человеком, с человеком, у которого есть большой опыт осознания себя. Розен-практики используют прикосновения, слова и внимание к диафрагме, способствуя возникновению физиологических изменений, необходимых для исцеления от травмы: «переписыванию» скрытых, неявных травматических воспоминаний в сформулированные, ясные (автобиографичные) воспоминания, интеграции нейронных сетей и уравновешиванию, успокоению перевозбужденной нервной системы.
Практик розен-метода, позволяет процессу развернуться, вместо того, чтобы «чинить, исправлять что-то» в клиенте. Исцеление – не столько процесс возвращения к травматическим воспоминаниям, но в гораздо большей степени это процесс обретения возможности отказаться от старых паттернов выживания, многие из которых представляют собой интернализацию насилия и пренебрежения. Пережившими травму это будет восприниматься как что-то, несущее угрозу для жизни, и практики должны уметь контейнировать сильные чувства, которые могут при этом подняться: страх, ярость, отчаяние, стыд и ненависть к себе. Восстановление обычно происходит поэтапно, с течением времени и вносит свой вклад в посттравматический рост. Понятия, приведенные в статье, проиллюстрированы конкретными случаями из практики.
- Что такое травма?
- Кто переживает ее?
- Почему некоторые восстанавливаются быстро, а другие испытывают посттравматические симптомы?
Тем, кто перенес травму и готов к исцелению, нужно именно то, что предлагает розен-метод. А именно, возвращение телесного самосознания и опыт соединения с большим «Я» и с сопереживающим другим человеком, с человеком, у которого есть большой опыт осознания себя. Розен-практики используют прикосновения, слова и внимание к диафрагме, способствуя возникновению физиологических изменений, необходимых для исцеления от травмы: «переписыванию» скрытых, неявных травматических воспоминаний в сформулированные, ясные (автобиографичные) воспоминания, интеграции нейронных сетей и уравновешиванию, успокоению перевозбужденной нервной системы.
Практик розен-метода, позволяет процессу развернуться, вместо того, чтобы «чинить, исправлять что-то» в клиенте. Исцеление – не столько процесс возвращения к травматическим воспоминаниям, но в гораздо большей степени это процесс обретения возможности отказаться от старых паттернов выживания, многие из которых представляют собой интернализацию насилия и пренебрежения. Пережившими травму это будет восприниматься как что-то, несущее угрозу для жизни, и практики должны уметь контейнировать сильные чувства, которые могут при этом подняться: страх, ярость, отчаяние, стыд и ненависть к себе. Восстановление обычно происходит поэтапно, с течением времени и вносит свой вклад в посттравматический рост. Понятия, приведенные в статье, проиллюстрированы конкретными случаями из практики.
Я розен-практик с 1996 года. Когда я начинала обучение, то понятия не имела, что всю жизнь живу с симптомами травмы. Я не понимала, почему мне так тяжело осваивать розен-метод, до того дня, когда я наконец «приземлилась» в свое тело. Как будто мир переменился в одночасье. Когда я начинала свою практику розен-метода, то не думала, что буду «специализироваться» на работе с людьми, пережившими травму, но тех моих клиентов, кто не был задет травмой, можно было пересчитать по пальцам. Как бы то ни было, я пришла к пониманию, что, на определенных стадиях исцеления розен-метод особенно эффективен для лечения травмы.
Я бы хотела поделиться своим переживаниями пути к жизни без симптомов травмы, как на этапе обучения, так и из практики моего прохождения с клиентами всего процесса их исцеления. Я хочу «придать объем» клиническим описаниям симптомов, чтобы практики распознавали их в работе.
В первой части я рассуждаю о том, что такое травма и кто из перенесших ее может стать клиентом на сессии розен-метода.
В части 2 описывается, как компоненты розен-метода поддерживают физиологические изменения, необходимые для исцеления.
В части 3 предлагаются разъяснения для розен-практиков, которое поможет понять в работе с пережившими травму, какой именно перед ними случай, и эффективно работать с конкретной историей.
Часть 4 рассказывает о наблюдаемых результатах и описывает этапы спирального процесса исцеления.
И наконец, часть 5 повествует о том, какой может быть жизнь после восстановления, в том числе и об опыте посттравматического роста.
Я бы хотела поделиться своим переживаниями пути к жизни без симптомов травмы, как на этапе обучения, так и из практики моего прохождения с клиентами всего процесса их исцеления. Я хочу «придать объем» клиническим описаниям симптомов, чтобы практики распознавали их в работе.
В первой части я рассуждаю о том, что такое травма и кто из перенесших ее может стать клиентом на сессии розен-метода.
В части 2 описывается, как компоненты розен-метода поддерживают физиологические изменения, необходимые для исцеления.
В части 3 предлагаются разъяснения для розен-практиков, которое поможет понять в работе с пережившими травму, какой именно перед ними случай, и эффективно работать с конкретной историей.
Часть 4 рассказывает о наблюдаемых результатах и описывает этапы спирального процесса исцеления.
И наконец, часть 5 повествует о том, какой может быть жизнь после восстановления, в том числе и об опыте посттравматического роста.
Вступление
Травма – это любой вред, нанесенный организму или психике, настолько подавляющий, что его невозможно осознать… событие, разрушающее систему представлений о жизни… убеждение, что человек сам достаточно компетентен для действий, что люди в целом добры, что мир имеет смысл и предсказуем. Травма нарушает наш негласный договор с жизнью, который у нас, в нашем представлении, есть: если мы будем делать, что полагается, мы выживем (Маккарди, 2007, с. 16) 1.
Часть 1: Определение травмы и
выявление противопоказаний к розен-терапии
Что такое травма?
Определение травмы Марион Маккарди описывает ее всеохватывающее воздействие.
Определение травмы Марион Маккарди описывает ее всеохватывающее воздействие.
Мне всегда было интересно, почему мы считаем, что у нас есть этот негласный договор с жизнью? Я нашла ответ у Питера Левина:
"Человеческие существа сформировались за тысячелетия с помощью естественного отбора и социальной эволюции приспособленными жить и справляться с экстремальными ситуациями и потерями и переживать чувства беспомощности и страха без застревания или травматизации" (Левин, 2010, с. 180).
Экстремальные ситуации и потери – естественная часть жизни, и наши тела обладают способностью исцеляться. Если это так, почему некоторые оказываются в состоянии, описанном Маккарди?
Кто считается пережившим травму и у кого развиваются симптомы?
Если определять травму как опыт подавленности пугающим событием, который не сразу удается интегрировать, тогда получается, что каждый является пережившим травму. Однако не у каждого развиваются симптомы, связанные с травмой или посттравматическим стрессом. «Исследования показывают, что в случае разовых событий подавляющее большинство (более 80%) людей окажутся в состоянии справиться с тяжелым опытом, и у них не разовьется впоследствии посттравматическое нарушение» (Сигел, 2012, с. 39-2).
Развитие симптомов зависит от ряда факторов, и его нельзя предугадать по природе самого события. Иногда кажущееся безобидным обстоятельство может травмировать, особенно в случае с ребенком, чувствительным к факторам, которые другие могут не считать серьезными. Происшествие, которое может «накрыть», поглотить одного человека, на другого может не оказать такого действия. Многое зависит от предрасположенности, предшествующей истории, момента во времени и контекста. Например, у тех из переживших насилие, кто получает немедленную поддержку, не обязательно появляются в итоге долговременные травматические симптомы. Также, травма может развиться не из единичного случая, а от протяженной по времени атмосферы недостатка внимания и непоследовательного ухода (для более подробной информации см. Грин, 2014).
Джудит Херман отделяет последствия простой травмы (разового события) от «пролонгированной, повторяющейся травмы» (Херман, 1992, с. 119). После одномоментной травмы перенесший ее человек может сказать: «Я уже не такой, как прежде»; после длящейся травмы люди говорят такие вещи: «Я не личность. Я не существую. Я никто». После простой травмы это «Мне кажется, я схожу с ума». В случае сложной травмы это «Я потерял себя».
В розен-методе нам нужно уметь почувствовать это потерянное «Я», установить с ним связь и задействовать его в процессе исцеления. Я как практик должна постоянно осознавать человека целиком, даже когда сам человек осознает лишь свою боль или оцепенение. Я напоминаю ему, что мы здесь для того, чтобы соединиться с тем «Я», которое может помочь в настоящий момент. Моя убежденность в том, что это «Я» существует и может повлиять на ситуацию, позволяет мне сохранить уверенность в том, что исцеление может произойти. Если я не могу найти эту часть из-за того, что в жизни или психике человека слишком большой хаос, я с ним не работаю (см. ниже указания, как определить, для кого розен-метод, скорее всего, будет эффективен).
Травму не так легко распознают и признают в нашей культуре, и даже когда это происходит, от нас слишком часто ожидают, что мы преодолеем ее, просто потому что она уже позади. От нас ждут, что мы перестанем горевать о потере любимого человека через несколько недель, что не будем переживать после успешной операции, что после возвращения домой с войны продолжим жить, будто ничего не случилось. Что еще хуже, мы часто не признаем, что какие-то обстоятельства действуют на нас травмирующе, даже такие «очевидные», как инвалидность или опыт насилия. Такое отрицание извне подрывает чувство себя и действительности у человека, и становится очень сложно продолжать жить, делая вид, что в мире есть смысл, а жизнь имеет значение. Травму необходимо выявить, признать и снять с нее завесу тайны и отрицания.
Жестокое обращение с детьми и пренебрежительное к ним отношение – примеры такого источника травмы, который легко не заметить. За годы работы столь многие мои клиенты рассказывали о насилии в детстве, что я начала поражаться, насколько это распространенное явление. Недавно я узнала об исследовании «Неблагоприятный детский опыт», которое дает представление об этом. Джейн Эллен Стивенс, редактор интернет-рассылки ACEs Too High («Показатели неблагоприятного детского опыта слишком высоки», 2012), пишет:
Кто считается пережившим травму и у кого развиваются симптомы?
Если определять травму как опыт подавленности пугающим событием, который не сразу удается интегрировать, тогда получается, что каждый является пережившим травму. Однако не у каждого развиваются симптомы, связанные с травмой или посттравматическим стрессом. «Исследования показывают, что в случае разовых событий подавляющее большинство (более 80%) людей окажутся в состоянии справиться с тяжелым опытом, и у них не разовьется впоследствии посттравматическое нарушение» (Сигел, 2012, с. 39-2).
Развитие симптомов зависит от ряда факторов, и его нельзя предугадать по природе самого события. Иногда кажущееся безобидным обстоятельство может травмировать, особенно в случае с ребенком, чувствительным к факторам, которые другие могут не считать серьезными. Происшествие, которое может «накрыть», поглотить одного человека, на другого может не оказать такого действия. Многое зависит от предрасположенности, предшествующей истории, момента во времени и контекста. Например, у тех из переживших насилие, кто получает немедленную поддержку, не обязательно появляются в итоге долговременные травматические симптомы. Также, травма может развиться не из единичного случая, а от протяженной по времени атмосферы недостатка внимания и непоследовательного ухода (для более подробной информации см. Грин, 2014).
Джудит Херман отделяет последствия простой травмы (разового события) от «пролонгированной, повторяющейся травмы» (Херман, 1992, с. 119). После одномоментной травмы перенесший ее человек может сказать: «Я уже не такой, как прежде»; после длящейся травмы люди говорят такие вещи: «Я не личность. Я не существую. Я никто». После простой травмы это «Мне кажется, я схожу с ума». В случае сложной травмы это «Я потерял себя».
В розен-методе нам нужно уметь почувствовать это потерянное «Я», установить с ним связь и задействовать его в процессе исцеления. Я как практик должна постоянно осознавать человека целиком, даже когда сам человек осознает лишь свою боль или оцепенение. Я напоминаю ему, что мы здесь для того, чтобы соединиться с тем «Я», которое может помочь в настоящий момент. Моя убежденность в том, что это «Я» существует и может повлиять на ситуацию, позволяет мне сохранить уверенность в том, что исцеление может произойти. Если я не могу найти эту часть из-за того, что в жизни или психике человека слишком большой хаос, я с ним не работаю (см. ниже указания, как определить, для кого розен-метод, скорее всего, будет эффективен).
Травму не так легко распознают и признают в нашей культуре, и даже когда это происходит, от нас слишком часто ожидают, что мы преодолеем ее, просто потому что она уже позади. От нас ждут, что мы перестанем горевать о потере любимого человека через несколько недель, что не будем переживать после успешной операции, что после возвращения домой с войны продолжим жить, будто ничего не случилось. Что еще хуже, мы часто не признаем, что какие-то обстоятельства действуют на нас травмирующе, даже такие «очевидные», как инвалидность или опыт насилия. Такое отрицание извне подрывает чувство себя и действительности у человека, и становится очень сложно продолжать жить, делая вид, что в мире есть смысл, а жизнь имеет значение. Травму необходимо выявить, признать и снять с нее завесу тайны и отрицания.
Жестокое обращение с детьми и пренебрежительное к ним отношение – примеры такого источника травмы, который легко не заметить. За годы работы столь многие мои клиенты рассказывали о насилии в детстве, что я начала поражаться, насколько это распространенное явление. Недавно я узнала об исследовании «Неблагоприятный детский опыт», которое дает представление об этом. Джейн Эллен Стивенс, редактор интернет-рассылки ACEs Too High («Показатели неблагоприятного детского опыта слишком высоки», 2012), пишет:
Другими словами, примерно 2/3 людей, которых вы встречаете, имеют описанный выше неблагоприятный детский опыт. Каждый шестой исследуемый имел четыре или более из десяти типов травм; каждый девятый имел пять или более типов травм.
Врачи и эпидемиологи, которые проводили исследование, были шокированы, обнаружив прямую связь между количеством детских травм и хроническими заболеваниями, психическими расстройствами, опытом тюремного заключения, проблемами на работе и раком. «По сравнению с людьми с нулевым неблагоприятным детским опытом, у людей с четырьмя типами травм… риск заболевания гепатитом был на 240% выше, склонность к хронической обструктивной болезни легких – на 390% выше…» – далее в списке идет алкоголизм, наркозависимость, попытки самоубийства, аутоиммунные заболевания, переломы костей и прием лекарств.
Если врачи не ожидали связи между физическими недугами и эмоциональными проблемами, то Мэрион Розен вовсе не удивилась бы. Это именно то, к чему мы обращаемся в розен-практике, и это подводит нас к следующему вопросу.
Кто из переживших травму может стать клиентом розен-практики?
Джудит Херман выделила три стадии, необходимые для восстановления после травмы: обеспечение безопасности, воспоминание и оплакивание, построение новой жизни. «Форма терапии, которая может быть полезна для пациента на одной стадии, может мало помочь или даже навредить тому же пациенту на другой стадии» (Херман, 1992, с. 156). Каждая стадия также требует определенного набора условий.
Глубокую работу по раскрытию, которую предлагает розен-метод, лучше всего начинать тогда, когда жизнь человека в безопасности, стабильна, и есть поддержка. Если кто-то, например, живет с супругом-абьюзером (агрессором), розен-метод может начать растворять механизмы, помогающие справляться с ситуацией, в то время как они еще нужны. Первый шаг на пути восстановлении от травмы – обеспечить себе безопасность: настоящую, а не притворную и не выдуманную. Кстати, один из симптомов травмы: люди не могут отличить, что действительно опасно, а что нет. Эта невозможность порой проявляется довольно драматично (прогулки ночью в одиночку в опасном районе) или менее явно (клиент начинает раздеваться, прежде чем практик успел выйти из кабинета и закрыть дверь).
Жизнь клиентов должна быть стабильной. Если нет работы или дома, если в текущий момент происходит какой-либо кризис, если у них активная зависимость, если они переходят из одних ужасных отношений в другие – это знаки, что обстоятельства жизни не могут поддержать розен-терапию. Им может сначала требоваться помощь психотерапевта или социального работника для создания приемлемых условий жизни, должна быть система поддержки – члены семьи, друзья, профессионалы или группы.
В документе «Ограничения практики» Розен Института» четко сформулировано, кому противопоказан розен-метод:
Врачи и эпидемиологи, которые проводили исследование, были шокированы, обнаружив прямую связь между количеством детских травм и хроническими заболеваниями, психическими расстройствами, опытом тюремного заключения, проблемами на работе и раком. «По сравнению с людьми с нулевым неблагоприятным детским опытом, у людей с четырьмя типами травм… риск заболевания гепатитом был на 240% выше, склонность к хронической обструктивной болезни легких – на 390% выше…» – далее в списке идет алкоголизм, наркозависимость, попытки самоубийства, аутоиммунные заболевания, переломы костей и прием лекарств.
Если врачи не ожидали связи между физическими недугами и эмоциональными проблемами, то Мэрион Розен вовсе не удивилась бы. Это именно то, к чему мы обращаемся в розен-практике, и это подводит нас к следующему вопросу.
Кто из переживших травму может стать клиентом розен-практики?
Джудит Херман выделила три стадии, необходимые для восстановления после травмы: обеспечение безопасности, воспоминание и оплакивание, построение новой жизни. «Форма терапии, которая может быть полезна для пациента на одной стадии, может мало помочь или даже навредить тому же пациенту на другой стадии» (Херман, 1992, с. 156). Каждая стадия также требует определенного набора условий.
Глубокую работу по раскрытию, которую предлагает розен-метод, лучше всего начинать тогда, когда жизнь человека в безопасности, стабильна, и есть поддержка. Если кто-то, например, живет с супругом-абьюзером (агрессором), розен-метод может начать растворять механизмы, помогающие справляться с ситуацией, в то время как они еще нужны. Первый шаг на пути восстановлении от травмы – обеспечить себе безопасность: настоящую, а не притворную и не выдуманную. Кстати, один из симптомов травмы: люди не могут отличить, что действительно опасно, а что нет. Эта невозможность порой проявляется довольно драматично (прогулки ночью в одиночку в опасном районе) или менее явно (клиент начинает раздеваться, прежде чем практик успел выйти из кабинета и закрыть дверь).
Жизнь клиентов должна быть стабильной. Если нет работы или дома, если в текущий момент происходит какой-либо кризис, если у них активная зависимость, если они переходят из одних ужасных отношений в другие – это знаки, что обстоятельства жизни не могут поддержать розен-терапию. Им может сначала требоваться помощь психотерапевта или социального работника для создания приемлемых условий жизни, должна быть система поддержки – члены семьи, друзья, профессионалы или группы.
В документе «Ограничения практики» Розен Института» четко сформулировано, кому противопоказан розен-метод:
В рамках изучения негативного детского опыта, которое началось как научно-исследовательский проект компании Kaiser Permanente в Сан-Диего и Американского центра контроля и профилактики заболеваний были рассмотрены десять разных типов детской травмы… физическое, сексуальное и эмоциональное насилие, физическое и эмоциональное пренебрежение… и пять типов семейной дисфункции: родитель-алкоголик или (родитель) с диагнозом психического заболевания, подвергающаяся избиениям мать, член семьи в тюрьме и исчезновение родителя вследствие оставления семьи или развода.
Картина мрачновата:
Картина мрачновата:
- · Только 33% не имеют неблагоприятного детского опыта.
- · Травмы обычно сопутствуют друг другу – если есть один тип детской травмы, с вероятностью 87% есть и другие.
- · Эти травмы очень распространены, даже среди преимущественно белых американцев среднего и высшего классов с высшим (средним высшим) образованием.
- · Людям с серьезным психиатрическим заболеванием, которое невозможно эффективно контролировать с помощью лекарств, в том случае если они не получили согласие на розен-терапию от своего психиатра
- · Людям, у которых в настоящий момент имеются психические расстройства или психиатрические отклонения, такие как психоз, шизофрения, тяжелые тревожные расстройства или депрессия, мания, а также суицидальные намерения
- · Людям с активной наркотической или алкогольной зависимостью.
Когда люди выходят из этих состояний с помощью терапии, они могут в какой-то момент подключить розен-практику к своей системе поддержки. Многие психотерапевты отсылают клиентов ко мне, чтобы мы могли работать в связке. Если ко мне приходит клиент, уже проходящий терапию, я удостоверяюсь, знает ли врач о его приходе и одобряет ли он работу с телом на данном этапе. А иногда я вижу, что розен-метод может помочь тому или иному человеку, но я соглашаюсь работать с ним, только если он будет посещать психотерапевта. Я проговариваю это как обязательное условие или необходимую поддержку для розен-практики. При этом для некоторых моих клиентов, переживших травму, достаточно лечения только у меня.
Один из моих клиентов идеально описал роль розен-метода. Он сказал: «Одним нужен растворитель, а другим нужен клей». В разные моменты жизни нам нужно то одно, то другое. Один из пунктов анкеты, которую я прошу клиентов заполнить и подписать при приеме на терапию, говорит о том, что, если в процессе работы проявится определенный уровень травмы, я могу отослать их к психотерапевту. Может быть, мы обнаружим, что нужно больше «клея» вместо «растворителя», или хотя бы комбинация из того и другого. Я могу напомнить им о различии между моими услугами и услугами психотерапевта. Если они уже заключили договор, по крайней мере, они не будут удивлены.
Один из моих клиентов идеально описал роль розен-метода. Он сказал: «Одним нужен растворитель, а другим нужен клей». В разные моменты жизни нам нужно то одно, то другое. Один из пунктов анкеты, которую я прошу клиентов заполнить и подписать при приеме на терапию, говорит о том, что, если в процессе работы проявится определенный уровень травмы, я могу отослать их к психотерапевту. Может быть, мы обнаружим, что нужно больше «клея» вместо «растворителя», или хотя бы комбинация из того и другого. Я могу напомнить им о различии между моими услугами и услугами психотерапевта. Если они уже заключили договор, по крайней мере, они не будут удивлены.
Часть 2: Общие принципы работы с пережившими травму
Распознавание травмы
Несмотря на то, что в анкете я прошу моих клиентов отметить их проблемы в списке, включающем и травму, это слово редко отмечают. Я полагаю, травма настолько распространенное явление, что мы даже не распознаем ее как таковую. Несколько лет назад, во время сессии с новой клиенткой, мне стало интересно, почему она кажется мне такой «оторванной от действительности», и я спросила, не было ли у нее какой-либо травмы. Она сказала, что не может припомнить ничего такого. Но через некоторое время она отчетливо вспомнила, что однажды ее дядя гонялся за ней и ее матерью по дому, стреляя в них… «Это травма?» - спросила она.
Я была тогда, конечно, потрясена, но постепенно я стала осознавать, что отрицание и минимизирование – одни из основных способов, с помощью которых люди справляются, проживают травму и двигаются дальше. Они могут даже полностью забыть отдельные события или целые куски жизни. Это встроенные инструменты выживания нервной системы; люди выбирают их неосознанно и часто даже не знают, что эти инструменты у них задействованы. Розен-метод помогает им осознать эти привычные способы выживания и увидеть связь между событиями в прошлом и проблемами в настоящем.
Симптомы травмы развиваются в том случае, если нервная система человека подавлена и не достаточно ресурсов, чтобы привести ее в порядок. Без необходимых ресурсов паттерны выживания срабатывают так, что клиент даже не осознает этого. Мои клиенты в целом хорошо приспособлены и могут даже не рассматривать себя как переживших травму; тем не менее, они жалуются на тревожность и неуверенность в себе, фибромиалгию, боли в спине и другие физические недомогания или говорят, что застряли в каком-то аспекте своей жизни и не могут двигаться дальше. В ходе терапии мы часто натыкаемся на какое-нибудь невыносимое воспоминание, как определяет травму Маккарди. Это может быть единичный инцидент, который никто не воспринимает как травмирующий для человека, или это может быть доминирующая атмосфера небезопасности дома, в школе или на работе.
Травматичная реакция может запуститься даже от «обычных» событий, со многими из которых можно было бы справиться, если бы у человека была социальная поддержка. Но многие из моих клиентов пережили ужасные вещи, которые прошли под видом обычной жизни, незамеченные и не рассказанные никому. Люди терпели школьного хулигана, который наносил им телесные повреждения, поднимали с проезжей части мертвецки пьяного отца, ходили к зубному врачу с блудливыми руками. Эти клиенты прожили годы, не зная, что именно этот их опыт мог стать причиной развития симптомов травмы, просто потому что он был такой непримечательный в контексте их жизни или потому что это случилось очень давно.
Также есть те, кто не переживал одномоментную травму, но жил с недостатком внимания, словесным насилием или в условиях постоянной критики, нападок. Они винят себя за свои трудности даже больше других, потому что с ними «ничего не случалось», так что они якобы не попадают в эту категорию. Они хорошо знают, что другие испытывали насилие, бедность и катастрофы; по сравнению с этим постоянно принижающие достоинство родители кажутся банальностью. Даже если их разум говорит им, что у них не может быть посттравматического стресса, их тела подтверждают это, когда это проговаривается и называется. Одна клиентка, которая не могла почувствовать никаких эмоций, спросила в отчаянии: «Что со мной не так?» Я предположила, что она пытается восстановиться от травмы. Она моментально расплакалась, и ее диафрагма расслабилась.
Некоторые, как я когда-то, не знают, что они пережили травму, потому что не знают о вторичной травме, которую получают свидетели или неоднократные наблюдатели травм других людей, особенно любимых ими.
Зная симптомы посттравматического стрессового расстройства
Многие из переживших травму не знают, что не все живут так, как они, и переживают то же, что и они. Или бывает наоборот: некоторые их симптомы настолько тяжелы и невыносимы, что они думают, они одни такие в своем «безумии». Когда я получила сертификат, я посетила двухдневный семинар по травме в розен-методе. Нам дали официальный, действующий на том момент (1996 год) список симптомов ПТСР (посттравматического стрессового расстройства) (см. Таблицу 1) из «Руководства по диагностике и статистике». У меня были практически все, и я удивилась, потому что меня даже родители не шлёпали, не говоря уж о чем-то похуже. В списке людей, у которых может быть ПТСР, «Руководство по диагностике и статистике» приводит и тех, кто получил вторичную травму.
Момент истины: мои родители, бабушки и дедушки пережили геноцид, так же, как и мои тети, дяди и двоюродные братья и сестры – по сути, все армяне, которых мы знали. Геноцид. Гражданская война. Революция. Истории о зверствах были привычным разговором за обедом, когда мы собирались с другими армянами. Травма была моим наследством. Когда я еще не знала, как развивается нервная система (см. Фогель, 2009), я называла это «впитать страх с молоком матери». Если этого недостаточно,
Несмотря на то, что в анкете я прошу моих клиентов отметить их проблемы в списке, включающем и травму, это слово редко отмечают. Я полагаю, травма настолько распространенное явление, что мы даже не распознаем ее как таковую. Несколько лет назад, во время сессии с новой клиенткой, мне стало интересно, почему она кажется мне такой «оторванной от действительности», и я спросила, не было ли у нее какой-либо травмы. Она сказала, что не может припомнить ничего такого. Но через некоторое время она отчетливо вспомнила, что однажды ее дядя гонялся за ней и ее матерью по дому, стреляя в них… «Это травма?» - спросила она.
Я была тогда, конечно, потрясена, но постепенно я стала осознавать, что отрицание и минимизирование – одни из основных способов, с помощью которых люди справляются, проживают травму и двигаются дальше. Они могут даже полностью забыть отдельные события или целые куски жизни. Это встроенные инструменты выживания нервной системы; люди выбирают их неосознанно и часто даже не знают, что эти инструменты у них задействованы. Розен-метод помогает им осознать эти привычные способы выживания и увидеть связь между событиями в прошлом и проблемами в настоящем.
Симптомы травмы развиваются в том случае, если нервная система человека подавлена и не достаточно ресурсов, чтобы привести ее в порядок. Без необходимых ресурсов паттерны выживания срабатывают так, что клиент даже не осознает этого. Мои клиенты в целом хорошо приспособлены и могут даже не рассматривать себя как переживших травму; тем не менее, они жалуются на тревожность и неуверенность в себе, фибромиалгию, боли в спине и другие физические недомогания или говорят, что застряли в каком-то аспекте своей жизни и не могут двигаться дальше. В ходе терапии мы часто натыкаемся на какое-нибудь невыносимое воспоминание, как определяет травму Маккарди. Это может быть единичный инцидент, который никто не воспринимает как травмирующий для человека, или это может быть доминирующая атмосфера небезопасности дома, в школе или на работе.
Травматичная реакция может запуститься даже от «обычных» событий, со многими из которых можно было бы справиться, если бы у человека была социальная поддержка. Но многие из моих клиентов пережили ужасные вещи, которые прошли под видом обычной жизни, незамеченные и не рассказанные никому. Люди терпели школьного хулигана, который наносил им телесные повреждения, поднимали с проезжей части мертвецки пьяного отца, ходили к зубному врачу с блудливыми руками. Эти клиенты прожили годы, не зная, что именно этот их опыт мог стать причиной развития симптомов травмы, просто потому что он был такой непримечательный в контексте их жизни или потому что это случилось очень давно.
Также есть те, кто не переживал одномоментную травму, но жил с недостатком внимания, словесным насилием или в условиях постоянной критики, нападок. Они винят себя за свои трудности даже больше других, потому что с ними «ничего не случалось», так что они якобы не попадают в эту категорию. Они хорошо знают, что другие испытывали насилие, бедность и катастрофы; по сравнению с этим постоянно принижающие достоинство родители кажутся банальностью. Даже если их разум говорит им, что у них не может быть посттравматического стресса, их тела подтверждают это, когда это проговаривается и называется. Одна клиентка, которая не могла почувствовать никаких эмоций, спросила в отчаянии: «Что со мной не так?» Я предположила, что она пытается восстановиться от травмы. Она моментально расплакалась, и ее диафрагма расслабилась.
Некоторые, как я когда-то, не знают, что они пережили травму, потому что не знают о вторичной травме, которую получают свидетели или неоднократные наблюдатели травм других людей, особенно любимых ими.
Зная симптомы посттравматического стрессового расстройства
Многие из переживших травму не знают, что не все живут так, как они, и переживают то же, что и они. Или бывает наоборот: некоторые их симптомы настолько тяжелы и невыносимы, что они думают, они одни такие в своем «безумии». Когда я получила сертификат, я посетила двухдневный семинар по травме в розен-методе. Нам дали официальный, действующий на том момент (1996 год) список симптомов ПТСР (посттравматического стрессового расстройства) (см. Таблицу 1) из «Руководства по диагностике и статистике». У меня были практически все, и я удивилась, потому что меня даже родители не шлёпали, не говоря уж о чем-то похуже. В списке людей, у которых может быть ПТСР, «Руководство по диагностике и статистике» приводит и тех, кто получил вторичную травму.
Момент истины: мои родители, бабушки и дедушки пережили геноцид, так же, как и мои тети, дяди и двоюродные братья и сестры – по сути, все армяне, которых мы знали. Геноцид. Гражданская война. Революция. Истории о зверствах были привычным разговором за обедом, когда мы собирались с другими армянами. Травма была моим наследством. Когда я еще не знала, как развивается нервная система (см. Фогель, 2009), я называла это «впитать страх с молоком матери». Если этого недостаточно,
Пример проявления симптомов ПТСР: флешбэки
Мы не всегда осознаем что то, что мы чувствуем, может отражать симптомы ПТСР. Я видела, как это происходит с флешбэками - формами вторгающихся, навязчивых воспоминаний. Здесь полезно знать, как проявляются флешбэки, потому что они могут случаться у клиентов, даже если они не помнят травму. Часто флешбэки приходят не с образами или воспоминаниями, а с чисто телесными ощущениями, эмоциями и иррациональными мыслями. Мы все понимаем, что у ветеранов войны, например, реакция может запуститься от громкого звука, но они, по крайней мере, знают, что были на войне. Представьте себе, как пугающе было бы, если бы вы не помнили какого-либо насилия в детстве или другой травмы, и вдруг в самых обычных обстоятельствах на вас обрушились бы мысли и чувства, которых вы не понимаете.
Когда я впервые встретилась с клиенткой, назовем ее Мери, она рассказала мне о событии 25-летней давности, которое продолжало её преследовать. Она увидела обветшавшую хижину в лесу, и ее «накрыли» темнота и отчаяние. Мысли были для нее необъяснимы: с чего бы от вида избушки хотеть сложиться пополам и вывернуть наружу содержимое кишечника? В чем смысл всего, если в конечном счете ты просто умрешь? Она спрашивала себя, кому приходят в голову такие мысли. Только сумасшедшим, ведь так? И почему она провела следующие 25 лет, цепляясь за жизнь ногтями, как будто вот-вот упадет в пропасть?
Мери было десять лет, когда на нее жестоко напал ее взрослый брат. Она не могла защищаться или убежать и впала в оцепенение, окаменела от страха. Нападение продолжалось, и она «сложилась», рухнув в беспомощность. Когда насильник наконец ушел, но помощь не явилась, часть ее, настроенная на выживание, встала, как призрак, поднявшийся из тела. Эта часть (позже названная «человек, переживший травму») продолжила жить жизнь человека как зомби, совершая какие-то действия, движения, зачастую очень убедительно. Тем временем травмированная девочка все еще жила где-то глубоко во взрослом теле, она была охвачена ужасом и беззвучно кричала. Она - прямо под диафрагмой, которая оставалась привычно зажатой, как в тисках.
Мери говорила про себя, что она словно «живет внутри оргстекла». Питер Левин сказал бы про ее жизнь так:
Мы не всегда осознаем что то, что мы чувствуем, может отражать симптомы ПТСР. Я видела, как это происходит с флешбэками - формами вторгающихся, навязчивых воспоминаний. Здесь полезно знать, как проявляются флешбэки, потому что они могут случаться у клиентов, даже если они не помнят травму. Часто флешбэки приходят не с образами или воспоминаниями, а с чисто телесными ощущениями, эмоциями и иррациональными мыслями. Мы все понимаем, что у ветеранов войны, например, реакция может запуститься от громкого звука, но они, по крайней мере, знают, что были на войне. Представьте себе, как пугающе было бы, если бы вы не помнили какого-либо насилия в детстве или другой травмы, и вдруг в самых обычных обстоятельствах на вас обрушились бы мысли и чувства, которых вы не понимаете.
Когда я впервые встретилась с клиенткой, назовем ее Мери, она рассказала мне о событии 25-летней давности, которое продолжало её преследовать. Она увидела обветшавшую хижину в лесу, и ее «накрыли» темнота и отчаяние. Мысли были для нее необъяснимы: с чего бы от вида избушки хотеть сложиться пополам и вывернуть наружу содержимое кишечника? В чем смысл всего, если в конечном счете ты просто умрешь? Она спрашивала себя, кому приходят в голову такие мысли. Только сумасшедшим, ведь так? И почему она провела следующие 25 лет, цепляясь за жизнь ногтями, как будто вот-вот упадет в пропасть?
Мери было десять лет, когда на нее жестоко напал ее взрослый брат. Она не могла защищаться или убежать и впала в оцепенение, окаменела от страха. Нападение продолжалось, и она «сложилась», рухнув в беспомощность. Когда насильник наконец ушел, но помощь не явилась, часть ее, настроенная на выживание, встала, как призрак, поднявшийся из тела. Эта часть (позже названная «человек, переживший травму») продолжила жить жизнь человека как зомби, совершая какие-то действия, движения, зачастую очень убедительно. Тем временем травмированная девочка все еще жила где-то глубоко во взрослом теле, она была охвачена ужасом и беззвучно кричала. Она - прямо под диафрагмой, которая оставалась привычно зажатой, как в тисках.
Мери говорила про себя, что она словно «живет внутри оргстекла». Питер Левин сказал бы про ее жизнь так:
… недавние открытия в области эпигенетики… показали, что изменения в контрольных молекулах, регулирующих экспрессию гена, может также играть важную роль в этой передаче паттернов общения между поколениями. Например, опыт крайнего стресса в одном поколении может передаться через гаметы, яйцеклетку и сперму таким образом, что у будущих поколений способность управлять стрессом будет ослаблена (Дэниэль Сигел, 2012, с. 2-3).
Представьте себе мои мысли и чувства, когда оказалось, что моя «нормальная жизнь» - сплошной список симптомов ПТСР из «Руководства по диагностике и статистике», которые описаны в Таблице 1 ниже. С самого детства моя жизнь была такой. До определенного момента своего обучения розен-методу я не осознавала, что она отличается от других. Я начала спрашивать друзей, реагируют ли они на разные явления (новости, звуки, финансовые проблемы и пр.) так, как я. Нет. Однажды, когда я жила в квартире в Рочестере, штат Нью-Йорк, я услышала оглушительный взрыв и увидела, что на улице сыплются большие хлопья пепла. Я в панике позвонила подруге и услышала свои слова: «Если я выбегу, они будут стрелять?» Что? Я с ума сошла? Это еще откуда взялось?
Из семейных историй - вот откуда, и из эпигенетики. То, что я почувствовала внутри тогда, сейчас помогает мне понимать моих клиентов, переживших травму. Если они не помнят или минимизируют свои травматические события или не знают о вторичной травме, триггером для них может выступить самая невинная мелочь, и они не поймут, почему они вдруг «сходят с ума». Практику необходимо знать эти симптомы и иметь возможность их распознать.
ТАБЛИЦА 1: ДИАГНОСТИЧЕСКИЕ КРИТЕРИИ ПОСТТРАВМАТИЧЕСКОГО СТРЕССОВОГО РАССТРОЙСТВА (ПТСР)
Из семейных историй - вот откуда, и из эпигенетики. То, что я почувствовала внутри тогда, сейчас помогает мне понимать моих клиентов, переживших травму. Если они не помнят или минимизируют свои травматические события или не знают о вторичной травме, триггером для них может выступить самая невинная мелочь, и они не поймут, почему они вдруг «сходят с ума». Практику необходимо знать эти симптомы и иметь возможность их распознать.
ТАБЛИЦА 1: ДИАГНОСТИЧЕСКИЕ КРИТЕРИИ ПОСТТРАВМАТИЧЕСКОГО СТРЕССОВОГО РАССТРОЙСТВА (ПТСР)
Хотя травмированные люди не остаются физически парализованными, они пропадают в своеобразном тревожном тумане, хронической частичной отключенности, диссоциации, затяжной депрессии и оцепенении. Многие способны зарабатывать на жизнь и/или заниматься семьей, находясь в состоянии некой «функциональной заморозки», которая сильно ограничивает их способность наслаждаться жизнью (Левин, 2010, с. 52).
В самом начале своего процесса в розен-методе Мери в отчаянии размышляла о том, может ли что-то избавить ее от оргстекла. Придерживаясь этой метафоры, я чувствовала, что моя задача – растопить это оргстекло любовью. «Любовь – это встреча в субъективном эмоциональном настоящем двух воплощенных в теле существ, обнажающих свою уязвимость/ранимость» (Фогель, 2009, с. 278). Любовь, контакт и присутствие явились растворителями, и я смогла напрямую говорить с травмированным ребенком, к которому наконец-то, наконец-то кто-то пришел на помощь. Она говорила мне вещи, которые взрослый говорить не мог.
Во время того первого визита Мери упомянула сексуальное насилие, но лишь вскользь. Однако, полнейшая физическая и эмоциональная подавленность этим эпизодом с лачугой была в точности похожа на то, что описывали мне люди, осознававшие, что у них был флешбэк. Поэтому я предположила, что это могло быть тем, о чем я думала: флешбэком о событиях, которых она не помнила во время самого флешбэка. Он и стал дверью, за которой лежал долгий путь к исцелению от жестокого и пугающего детства.
Физиология саморегуляции как результат сессий розен-метода
Три кита розен-метода – прикосновение, слова и внимание к дыханию – черезвычайно важны для исцеления травмы. В этом разделе я объясню, как они работают. Розен-практики сочетают использование этих элементов особым способом, повышающим осознанность и интеграцию.
Симптомы травмы не только «в голове». Травма наносит физиологический ущерб и может спровоцировать изменения в мозге, нейрогормонах, органах и клетках. «Память травмы настолько же присутствует в чувствительных рецепторах, в коже и в мышцах, насколько в мозге» (Фогель, 2009, с. 259). Поэтому терапевтический подход, не включающий в себя тело человека, неполноценен. Точно так же работа с телом, не ведущая клиента к осознанному самоосмыслению, неполноценна для исцеления от травмы. Телесное самоосознание – это «способность обращать на себя внимание, чувствовать свои ощущения, эмоции и движения в реальном времени, в настоящий момент, без посреднического влияния оценочных мыслей…» (Фогель, 2009, с. 1-2).
Фогель описывает восстановительную природу телесного самосознания так:
Во время того первого визита Мери упомянула сексуальное насилие, но лишь вскользь. Однако, полнейшая физическая и эмоциональная подавленность этим эпизодом с лачугой была в точности похожа на то, что описывали мне люди, осознававшие, что у них был флешбэк. Поэтому я предположила, что это могло быть тем, о чем я думала: флешбэком о событиях, которых она не помнила во время самого флешбэка. Он и стал дверью, за которой лежал долгий путь к исцелению от жестокого и пугающего детства.
Физиология саморегуляции как результат сессий розен-метода
Три кита розен-метода – прикосновение, слова и внимание к дыханию – черезвычайно важны для исцеления травмы. В этом разделе я объясню, как они работают. Розен-практики сочетают использование этих элементов особым способом, повышающим осознанность и интеграцию.
Симптомы травмы не только «в голове». Травма наносит физиологический ущерб и может спровоцировать изменения в мозге, нейрогормонах, органах и клетках. «Память травмы настолько же присутствует в чувствительных рецепторах, в коже и в мышцах, насколько в мозге» (Фогель, 2009, с. 259). Поэтому терапевтический подход, не включающий в себя тело человека, неполноценен. Точно так же работа с телом, не ведущая клиента к осознанному самоосмыслению, неполноценна для исцеления от травмы. Телесное самоосознание – это «способность обращать на себя внимание, чувствовать свои ощущения, эмоции и движения в реальном времени, в настоящий момент, без посреднического влияния оценочных мыслей…» (Фогель, 2009, с. 1-2).
Фогель описывает восстановительную природу телесного самосознания так:
Для того чтобы разобраться с прошлым, травмированным людям нужно активировать… их способность к самонаблюдению. Терапия призвана помочь им развить глубокий интерес к их внутреннему опыту. Этот интерес является основополагающим элементом в обретении навыка определять свои физические ощущения и переводить свои эмоции и ощущения на понятный язык – понятный прежде всего им самим (Огден, 2006, с. xxvi).
Диссоциация во время травмы мешает островку головного мозга и гиппокампу связать воспоминания в целостные блоки, в то время как внимание к травме способствует их переходу в долговременную память… Воспоминания могут… являться чрезвычайно яркими вспышками с тревожащими сенсорными подробностями, флешбэками, чувством паники, злости или страха, и все это внезапно, навязчиво и пугающе, кажется, что они появляются из ниоткуда, и их невозможно упорядочить в концептуально-автобиографическое самосознание… Травматическое событие как будто «заперто внутри» из-за того, что нереализованные и не интегрированные потребности, а именно – неспособность действовать так, как человек ожидал от самого себя, - в каком-то смысле… держат нейронную сеть в заложниках (Фогель, 2009, с. 258-259).
Прикосновение и связь в розен-методе как необходимые компоненты исцеления
Эффективность розен-практика полностью зависит от глубины связи с клиентом. «Выздоровление может произойти только в контексте отношений; оно не может произойти в изоляции» (Херман, 1992, с. 143). Потеря связи с другими людьми или с собственным телом характеризует реакцию на травму, Поэтому чрезвычайно важно восстановить эмпатический резонанс. Во время эволюции люди развили потребность в безопасных, заботливых связях которые помогают во многих вопросах: начиная от развития нервной системы в младенчестве до восстановления уравновешенности в своем теле и мыслях во взрослом возрасте (Грин, 2014). Прикосновение в розен-методе воплощает в себе не столько манипуляции или какие-то действия с клиентом, сколько встречу, слушанье и принятие. В своей книге «Прикасаясь к телу, трогаешь душу. Как прикосновение влияет на природу человеческого бытия» Сандра Вутен ввела термин соматический резонанс, определив его как «соответствие, имеющее место при мягком терапевтическом (розен-) прикосновении, между клиентом и практиком, позволяющее обоим стать более внимательными и восприимчивыми к внутренним процессам» (Вутен, 1995, с. 24).
«Нельзя недооценивать роль межличностного контакта, способствующего изменениям внутреннего физиологического состояния другого человека (через вовлеченность в личную беседу и через подходящее данной ситуации прикосновение) (Левин, 2010, с. 107). Любовь, прикосновение и сопричастность - настолько сильные физиологические потребности, что их отсутствие может вызвать травму и даже стать причиной смерти, как указала Эшли Монтегю в своих отчетах о младенческой смертности в детских домах (Монтегю, 1978, с. 76-79).
Когда розен-терапевты прикасаются к клиентам, они создают условия, позволяющие клиентам расслабиться и отдаться атмосфере подлинного понимания и приятия другим человеком. Возникает такой контакт двух тел и двух разумов, который противоречит опыту травмы. В своей статье «Резонанс, регулирование и коррекция. Точки соприкосновения розен-метода и расширяющейся области нейрологических исследований» Доротея Хроссовик приводит исследование, в котором раскрывается эта тема и приходит к выводу: «Взаимоотношения регулируют и налаживают наше неврологическое и физиологическое здоровье, посредством целительного каскада системы контактов между людьми» (Хроссовик, 2009, с. 9). В розен-методе врожденная потребность в любви и безопасности находит отклик и приятие, и система (прим.: англ. bodymind; буквальный перевод – тело-ум) клиента получает возможность исцелиться.
Я использую слово система (прим. включающее тело-ум) в этой статье, потому что оно лучше всего описывает, кто мы есть, и как мы функционируем. Как пишет Кэндис Перт, «ваш мозг настолько хорошо связан с остальным телом на молекулярном уровне, что я бы обозначила психосоматическую сеть, через которую интеллектуальная информация передается от одной системы другой, термином «мобильный мозг» (Перт, 1997, с. 189). А значит «интеллект располагается не только в мозге, но и в клетках, распределенных по всему телу, и… традиционное отделение ментальных процессов, включая эмоции, от тела больше не состоятельно» (Перт, с. 187).
Поскольку нежеланное прикосновение – это зачастую составляющая часть насилия, может оказаться, что клиенты либо совсем не хотят никакого прикосновения, либо принимают его, но, сами того не осознавая, диссоциируются от него (отстраняются). Например, одна клиентка годами ходила на массаж, не присутствуя при этом по-настоящему в своем теле; когда наступила пора розен-метода, мне приходилось чутко отслеживать моменты, когда она оставалась присутствующей и действительно соединенной, и когда она «уходила». Клиент решает когда, где и как долго я могу прикасаться, но в моей ответственности не дать ей закрыться при прикосновении, не осознав этого, или проигнорировать поднимающийся страх. На самом деле, вхождение в контакт со своим страхом – это именно то, что и должно произойти. Я отстраняюсь лишь настолько, насколько мне нужно, чтобы помочь клиентам сохранять присутствие и осознавать, что они чувствуют и что им нужно.
Переживая последствия травмы в молчании и изоляции, клиенты могут и не знать, что им нужны вы или кто-то еще. Иногда в моей работе меня посещает чувство, что клиент пытается «провести» сессию один. Он старается «быть хорошим клиентом», рассказывает истории и даже, может быть, чувствует свои чувства, но все эти усилия происходят без вступления в контакт с практиком. Это то, к чему пережившие травму привыкли: полагаться лишь на себя. Они даже не осознают, что делают это. Практик должен дать им это увидеть и научить, как может быть по-другому: «Попробуй почувствовать мою руку. Какие у тебя при этом ощущения?» Они могут подумать, что вы меняете тему разговора или задаете вопросы не по существу. Когда вы будете настаивать, что это важно - установить между вами связь в настоящем моменте, им будет сложно поверить вам. Может быть, именно тут будет хорошо объяснить им, как прикосновение и связь могут изменять память, – об этом я расскажу в следующем разделе. Иначе они продолжат рассказывать свои истории и изображать эмоции без каких-либо настоящих изменений в теле и психике.
Трансформация и регулирование сетей памяти
Давайте посмотрим, как образуются воспоминания. Чем травматические воспоминания отличаются от других и как их можно встроить в целостную систему наших воспоминаний? Мы знакомы с повествовательной памятью, с помощью которой мы передаем события жизни. Это автобиографическая, декларативная, или эксплицитная память. Она формируется частью головного мозга, которая называется гиппокампом, и входит в состав нашего концептуального самосознания, нашего сознательного представления о себе. А есть разновидность памяти, которая может быть не осознанной, а внутренне присущей, содержащейся в теле. Например, память о том, как ездить на велосипеде или играть на музыкальном инструменте. Это имплицитная память. Такого рода воспоминания ощущаются в соответствующих частях тела, но не определяются никакими словами. Эмоциональные воспоминания похожи на имплицитные воспоминания. Они размещены в островке (центральной доле)головного мозга и других его частях. Зачастую оба типа воспоминаний посещают нас одновременно, и мы жестикулируем и воспроизводим эмоции что-то рассказывая.
Проще говоря, гиппокамп помогает вам разместить воспоминания во времени и пространстве, а островок соединяет их с корой головного мозга, ответственной за мыслительный процесс. Увы, во время травматического события нормальное функционирование этих частей мозга нарушается. Алан Фогель описывает то, что происходит так:
Эффективность розен-практика полностью зависит от глубины связи с клиентом. «Выздоровление может произойти только в контексте отношений; оно не может произойти в изоляции» (Херман, 1992, с. 143). Потеря связи с другими людьми или с собственным телом характеризует реакцию на травму, Поэтому чрезвычайно важно восстановить эмпатический резонанс. Во время эволюции люди развили потребность в безопасных, заботливых связях которые помогают во многих вопросах: начиная от развития нервной системы в младенчестве до восстановления уравновешенности в своем теле и мыслях во взрослом возрасте (Грин, 2014). Прикосновение в розен-методе воплощает в себе не столько манипуляции или какие-то действия с клиентом, сколько встречу, слушанье и принятие. В своей книге «Прикасаясь к телу, трогаешь душу. Как прикосновение влияет на природу человеческого бытия» Сандра Вутен ввела термин соматический резонанс, определив его как «соответствие, имеющее место при мягком терапевтическом (розен-) прикосновении, между клиентом и практиком, позволяющее обоим стать более внимательными и восприимчивыми к внутренним процессам» (Вутен, 1995, с. 24).
«Нельзя недооценивать роль межличностного контакта, способствующего изменениям внутреннего физиологического состояния другого человека (через вовлеченность в личную беседу и через подходящее данной ситуации прикосновение) (Левин, 2010, с. 107). Любовь, прикосновение и сопричастность - настолько сильные физиологические потребности, что их отсутствие может вызвать травму и даже стать причиной смерти, как указала Эшли Монтегю в своих отчетах о младенческой смертности в детских домах (Монтегю, 1978, с. 76-79).
Когда розен-терапевты прикасаются к клиентам, они создают условия, позволяющие клиентам расслабиться и отдаться атмосфере подлинного понимания и приятия другим человеком. Возникает такой контакт двух тел и двух разумов, который противоречит опыту травмы. В своей статье «Резонанс, регулирование и коррекция. Точки соприкосновения розен-метода и расширяющейся области нейрологических исследований» Доротея Хроссовик приводит исследование, в котором раскрывается эта тема и приходит к выводу: «Взаимоотношения регулируют и налаживают наше неврологическое и физиологическое здоровье, посредством целительного каскада системы контактов между людьми» (Хроссовик, 2009, с. 9). В розен-методе врожденная потребность в любви и безопасности находит отклик и приятие, и система (прим.: англ. bodymind; буквальный перевод – тело-ум) клиента получает возможность исцелиться.
Я использую слово система (прим. включающее тело-ум) в этой статье, потому что оно лучше всего описывает, кто мы есть, и как мы функционируем. Как пишет Кэндис Перт, «ваш мозг настолько хорошо связан с остальным телом на молекулярном уровне, что я бы обозначила психосоматическую сеть, через которую интеллектуальная информация передается от одной системы другой, термином «мобильный мозг» (Перт, 1997, с. 189). А значит «интеллект располагается не только в мозге, но и в клетках, распределенных по всему телу, и… традиционное отделение ментальных процессов, включая эмоции, от тела больше не состоятельно» (Перт, с. 187).
Поскольку нежеланное прикосновение – это зачастую составляющая часть насилия, может оказаться, что клиенты либо совсем не хотят никакого прикосновения, либо принимают его, но, сами того не осознавая, диссоциируются от него (отстраняются). Например, одна клиентка годами ходила на массаж, не присутствуя при этом по-настоящему в своем теле; когда наступила пора розен-метода, мне приходилось чутко отслеживать моменты, когда она оставалась присутствующей и действительно соединенной, и когда она «уходила». Клиент решает когда, где и как долго я могу прикасаться, но в моей ответственности не дать ей закрыться при прикосновении, не осознав этого, или проигнорировать поднимающийся страх. На самом деле, вхождение в контакт со своим страхом – это именно то, что и должно произойти. Я отстраняюсь лишь настолько, насколько мне нужно, чтобы помочь клиентам сохранять присутствие и осознавать, что они чувствуют и что им нужно.
Переживая последствия травмы в молчании и изоляции, клиенты могут и не знать, что им нужны вы или кто-то еще. Иногда в моей работе меня посещает чувство, что клиент пытается «провести» сессию один. Он старается «быть хорошим клиентом», рассказывает истории и даже, может быть, чувствует свои чувства, но все эти усилия происходят без вступления в контакт с практиком. Это то, к чему пережившие травму привыкли: полагаться лишь на себя. Они даже не осознают, что делают это. Практик должен дать им это увидеть и научить, как может быть по-другому: «Попробуй почувствовать мою руку. Какие у тебя при этом ощущения?» Они могут подумать, что вы меняете тему разговора или задаете вопросы не по существу. Когда вы будете настаивать, что это важно - установить между вами связь в настоящем моменте, им будет сложно поверить вам. Может быть, именно тут будет хорошо объяснить им, как прикосновение и связь могут изменять память, – об этом я расскажу в следующем разделе. Иначе они продолжат рассказывать свои истории и изображать эмоции без каких-либо настоящих изменений в теле и психике.
Трансформация и регулирование сетей памяти
Давайте посмотрим, как образуются воспоминания. Чем травматические воспоминания отличаются от других и как их можно встроить в целостную систему наших воспоминаний? Мы знакомы с повествовательной памятью, с помощью которой мы передаем события жизни. Это автобиографическая, декларативная, или эксплицитная память. Она формируется частью головного мозга, которая называется гиппокампом, и входит в состав нашего концептуального самосознания, нашего сознательного представления о себе. А есть разновидность памяти, которая может быть не осознанной, а внутренне присущей, содержащейся в теле. Например, память о том, как ездить на велосипеде или играть на музыкальном инструменте. Это имплицитная память. Такого рода воспоминания ощущаются в соответствующих частях тела, но не определяются никакими словами. Эмоциональные воспоминания похожи на имплицитные воспоминания. Они размещены в островке (центральной доле)головного мозга и других его частях. Зачастую оба типа воспоминаний посещают нас одновременно, и мы жестикулируем и воспроизводим эмоции что-то рассказывая.
Проще говоря, гиппокамп помогает вам разместить воспоминания во времени и пространстве, а островок соединяет их с корой головного мозга, ответственной за мыслительный процесс. Увы, во время травматического события нормальное функционирование этих частей мозга нарушается. Алан Фогель описывает то, что происходит так:
Все это – полная противоположность жизни с симптомами травмы.
Как писал Бессел ван дер Колк, один из ведущих исследователей посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), «единственная часть сознательного мозга, способная влиять на эмоциональные состояния…, – это часть, которая участвует в процессе самонаблюдения - интроспекции (то есть, в обращении внимания на внутренние состояния организма)» (Огден, 2006, с. xxv). Заметьте, как его описание необходимых мер согласуется с самой сутью розен-метода:
Как писал Бессел ван дер Колк, один из ведущих исследователей посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), «единственная часть сознательного мозга, способная влиять на эмоциональные состояния…, – это часть, которая участвует в процессе самонаблюдения - интроспекции (то есть, в обращении внимания на внутренние состояния организма)» (Огден, 2006, с. xxv). Заметьте, как его описание необходимых мер согласуется с самой сутью розен-метода:
Оно позволяет нам ощущать себя в полной мере, без подавления чувств, и в то же время оставаться в зоне эмоциональной безопасности; оно порождает доверие к себе и способность соответствующим образом и эффективно реагировать на текущие ситуации; оно помогает нам делать выбор, исходя из наших собственных нужд и ценностей и использовать других людей в качестве ресурса; оно является обязательным условием для творчества и вовлеченности. Более того, эта способность быть по-настоящему собой открывает межличностные и духовные грани сострадания, прощения и благодарности (Фогель, 2009, с. 294).
Этот процесс гасит выученный эмоциональный ответ на корню, не просто подавляя его… а фактически размыкая нейронные связи, удерживавшие его на месте, а затем стирая его из нервной системы… Что требуется мозгу… это тот же трехступенчатый процесс [на примере рассмотренных десяти биологических видов, включая человека]: повторная активация эмоционального отклика, раскрытие размыкание удерживающих его синапсов, а затем создание нового научения, которое стирает, переписывает и замещает разблокированное знание о травме (Эккер, 2013, с. 21).
В наших телах есть нейротрансмиттер, который называется гамма-аминомасляная кислота, или коротко ГАМК, который нас умиротворяет и вызывает чувство удовольствия и комфорта. «Исследование показывает, что волокна, содержащие ГАМК – в буквальном смысле волокна комфорта – [растут] из орбитофронтальной коры головного мозга в наполненное страхом миндалевидное тело [часть лимбической системы, которая распознает угрозу и обрабатывает страх]. Такой тип вертикальной интеграции… передает нейронную сеть, содержащую образы травмы, в объятия межличностной заботы» (Баденох, 2008, с. 317). Даже когда люди помнят пережитое, это воспоминание хранится отдельно от «эмоционального знания», которое они извлекли из него: о том, что они никчемные, беспомощные, невидимые и о том, что мир никогда не бывает безопасен. Эти эмоциональные проявления воспоминания изменяются, не изменяя само воспоминание о событии (Эккер, 2013, с. 21).
Другими словами, применительно к розен-методу: когда клиент лежит на столе и к нему безопасно и внимательно прикасаются, он или она чувствует присутствие практика, который не делает больно, но контейнирует, защищает ее и регулирует процесс. Недостаточно словами заверить в безопасности; прикосновение создает конкретный опыт безопасности. Таким образом, «оргстекло» тает в достаточной степени, чтобы тело начало раскрывать то, что подавляло: дрожь, непереносимый страх, слезы, желание бежать, сопровождаемое ощущением себя в ловушке, и т. д. В прежнем опыте при возникновении этих ощущений и чувств, клиент оставался в опасности, его или игнорировали или продолжали надругательства: кричали, наказывали, прогоняли «заботливые близкие». Вместо этого клиент чувствовал прикосновение и заботу, которые вызывают выброс окситоцина -нейрогормон, успокаивающий возбужденную нервную систему. «Если этот новый опыт нашего «Я» во взаимоотношениях омыт окситоцином; если в эту долю секунды переписания информации на более позитивную, мы «чувствуем» что находимся в безопасности, лелеемы и любимы достаточно сильно, то подкрепленное окситоцином ощущение своего «Я» во взаимоотношениях вступит в противоречие и перевесит старое негативное послание или сценарий» (Грехэм, 2010, с. 5).
В нескольких случаях клиенты осознавали этот процесс, не понимая, что произошло на неврологическом уровне. Один клиент повторял много раз за сессию: «Что-то в глубине меняется». Однажды Мери (представленная ранее) испытала очень яркое «перепроживание», заставившее ее сесть на столе. Однако с ней была любовь и контейнирование со стороны ее розен-практика (плюс это происходило в рамках интенсива, что тоже создавало контейнер безопасности) – в точности те условия, о которых говорил Эккер. Мери описывала результат так:
Другими словами, применительно к розен-методу: когда клиент лежит на столе и к нему безопасно и внимательно прикасаются, он или она чувствует присутствие практика, который не делает больно, но контейнирует, защищает ее и регулирует процесс. Недостаточно словами заверить в безопасности; прикосновение создает конкретный опыт безопасности. Таким образом, «оргстекло» тает в достаточной степени, чтобы тело начало раскрывать то, что подавляло: дрожь, непереносимый страх, слезы, желание бежать, сопровождаемое ощущением себя в ловушке, и т. д. В прежнем опыте при возникновении этих ощущений и чувств, клиент оставался в опасности, его или игнорировали или продолжали надругательства: кричали, наказывали, прогоняли «заботливые близкие». Вместо этого клиент чувствовал прикосновение и заботу, которые вызывают выброс окситоцина -нейрогормон, успокаивающий возбужденную нервную систему. «Если этот новый опыт нашего «Я» во взаимоотношениях омыт окситоцином; если в эту долю секунды переписания информации на более позитивную, мы «чувствуем» что находимся в безопасности, лелеемы и любимы достаточно сильно, то подкрепленное окситоцином ощущение своего «Я» во взаимоотношениях вступит в противоречие и перевесит старое негативное послание или сценарий» (Грехэм, 2010, с. 5).
В нескольких случаях клиенты осознавали этот процесс, не понимая, что произошло на неврологическом уровне. Один клиент повторял много раз за сессию: «Что-то в глубине меняется». Однажды Мери (представленная ранее) испытала очень яркое «перепроживание», заставившее ее сесть на столе. Однако с ней была любовь и контейнирование со стороны ее розен-практика (плюс это происходило в рамках интенсива, что тоже создавало контейнер безопасности) – в точности те условия, о которых говорил Эккер. Мери описывала результат так:
Это объясняет флешбэки и ощущения клиентов, в которых они как будто заново переживают в настоящем времени травмировавшее их событие. Также становится понятной соматизация симптомов. Пережившие травму не смогли ни дать отпор, ни убежать, поэтому в ногах и руках много напряжения; они не могли кричать, плакать или говорить, поэтому шея, челюсть и горло не в порядке; они не могли дышать, и поэтому грудь или живот напряжены. У перенесших травму людей может быть целый ряд болезней и болей, проблемы с пищеварительной или выделительной системами, головокружение и другие физические симптомы, которые современная патология и традиционная медицина не могут объяснить.
Фогель называет тип памяти, который ощущается как «проживание заново» задействованной памятью (памятью участника), поскольку это переживание, а не история. Цель в том, чтобы «переписать» это воспоминание в автобиографическую память. К счастью к островку можно проложить новые нейронные пути, а гиппокамп – одна из частей мозга, которая даже во взрослом возрасте может выращивать новые нервные клетки. Помните, что именно этот участок мозга может организовывать сенсорные впечатления в связные события, произошедшие в определенное время в определенном месте и имевшие начало, середину и конец. В результате травматические события могут быть интегрированы в целостную структуру человека и станут понятной, постижимой частью истории жизни этого человека. Реакции на травматическое воспоминание будут проявляться слабее и слабее, либо совсем перестанут запускаться и выбивать человека из колеи.
Исследователи, работающие с животными и людьми, обнаружили, что «каждый раз, когда воспоминание вызывается, в мозге разрывается несколько химических связей, являющихся частью его физической основы. Как следствие, воспоминание делается неустойчивым на короткий промежуток времени, после того как оно было вызвано» (Дингфельдер, 2010, с.1, цитата из Джозефа ЛеДу). В промежутке нестабильности, длящемся от десяти минут до шести часов, мозг может получить новое знание.
Фогель называет тип памяти, который ощущается как «проживание заново» задействованной памятью (памятью участника), поскольку это переживание, а не история. Цель в том, чтобы «переписать» это воспоминание в автобиографическую память. К счастью к островку можно проложить новые нейронные пути, а гиппокамп – одна из частей мозга, которая даже во взрослом возрасте может выращивать новые нервные клетки. Помните, что именно этот участок мозга может организовывать сенсорные впечатления в связные события, произошедшие в определенное время в определенном месте и имевшие начало, середину и конец. В результате травматические события могут быть интегрированы в целостную структуру человека и станут понятной, постижимой частью истории жизни этого человека. Реакции на травматическое воспоминание будут проявляться слабее и слабее, либо совсем перестанут запускаться и выбивать человека из колеи.
Исследователи, работающие с животными и людьми, обнаружили, что «каждый раз, когда воспоминание вызывается, в мозге разрывается несколько химических связей, являющихся частью его физической основы. Как следствие, воспоминание делается неустойчивым на короткий промежуток времени, после того как оно было вызвано» (Дингфельдер, 2010, с.1, цитата из Джозефа ЛеДу). В промежутке нестабильности, длящемся от десяти минут до шести часов, мозг может получить новое знание.
На той сессии ко мне пришло телесное воспоминание о том, как насильник сидит на моей груди; я не могла дышать. Я села от этого. Я думаю, это было встречено и воспринято с любовью – травма поднялась, и любовь соприкоснулась с ней – поэтому я в ней не застряла. После этого у меня было столько энергии, что мне нужно было пройтись. На улице как будто изменился свет, небеса раскрылись для меня. Я чувствовала расширение, открытость в области грудной клетки, заземленность. Я опустилась в свое тело.
Много позже я спросила ее, были ли какие-то долгосрочные эффекты от той сессии. Она сказала: «В долгосрочной перспективе – очень долгосрочной для меня, потому что травма была огромная – этот опыт был необходим, чтобы продолжать двигаться к исцелению. У меня продолжают происходить новые моменты соединенности с телом и ощущения себя в нем. Они длятся недолго, но каждый раз, когда они происходят, они дают информацию для настоящего и для будущего. Они случаются чаще и длятся дольше, и это намного лучше, чем, если бы этого вообще не было».
Меня поражает еще одно явление, о котором рассказывали по меньшей мере две клиентки, после того как они ощущали так называемое «переписывание». У одной был сон, у другой наяву возник образ, который она не поняла: какая-то паутина или сеть, нити, пытающиеся соединиться, хаотически мигающие огни. Оба их описания вызвали в памяти виденные мной изображения нейронных сетей и синапсов. Одна спросила: «Это выглядело так пугающе и беспорядочно, но почему же я почувствовала себя хорошо, когда увидела это?» Вскоре после этого у нее была сессия, на которой она смогла рискнуть погрузиться в свою самую глубокую боль, и она обнаружила, что у боли есть начало, середина и конец, все длилось пять минут. Я делаю вывод, что люди могут в достаточной мере осознавать себя, чтобы почувствовать и «увидеть» работу своего мозга, и что, когда новые нейронные связи созданы, «несколько часов, дней, недель спустя» (как сообщила эта клиентка) у них «появляется доступ к новым мыслям, появляется способность создавать связи, которых раньше я никогда не создавала».
Почему диафрагма так важна
Представьте, что вас что-то внезапно напугало. Что делают ваши скелетные мышцы и диафрагма? Они сокращаются. Они сокращаются, чтобы контролировать эмоции, а также для мобилизации. Предположим, на вас напали: гормоны стресса учащают сердцебиение и дыхание; они дают сигнал вашим мышцам двигаться. Вам нужно больше кислорода. Именно для этого существует такая крепкая связь между диафрагмой и лимбической системой, областью мозга, которая регулирует эмоции и память. Теперь допустим, что вы отпугнули нападающего, сбежали или были спасены. Уф! Может быть, сейчас вас охватят чувства, касающиеся этого события, вы задрожите, заплачете или рассердитесь. Дыхание уже может снова замедлиться, и вы начнете расслабляться. Скоро ваше хорошее самочувствие восстановится. Событие станет воспоминанием, вы сможете рассказывать о нем. Долгосрочных эффектов от него нет.
А что если дела пойдут не так хорошо? И что, если вы находитесь в опасности на протяжении длительного времени? Если у вас нет условий для восстановления, например, немедленной помощи, тогда ваша система (тело-ум) будет проживать совершенно другой процесс. В миндалевидном теле, ответственном за распознание опасности, происходят изменения, и оно становится более чувствительным к угрозе. Вдобавок к этому оно постоянно остается «включенным», потому что нервы от вашей сокращенной диафрагмы сообщают ему, что угроза еще существует, даже если это не так. Это, в свою очередь, заставляет ваш мозг искать и находить опасность в настоящем времени, спустя продолжительное время после того, как травматическое событие прекратилось. В этой замкнутой петле ответной реакции, пока миндалевидное тело будет определять опасность, диафрагма не сможет полноценно двигаться.
Получение достаточного количество воздуха – не единственная причина, по которой свободно двигающаяся диафрагма важна. Во время травмирующего события наши тело и разум как единое целое не замедляются, чтобы дать нам подумать, какие эмоции мы испытываем. Иногда мы даже отвечаем на угрозу до того, как осознаем ее. Понять, что мы чувствуем, находится вне приоритета; достичь безопасности или закрыться – вот что самое важное в этот момент.
Меня поражает еще одно явление, о котором рассказывали по меньшей мере две клиентки, после того как они ощущали так называемое «переписывание». У одной был сон, у другой наяву возник образ, который она не поняла: какая-то паутина или сеть, нити, пытающиеся соединиться, хаотически мигающие огни. Оба их описания вызвали в памяти виденные мной изображения нейронных сетей и синапсов. Одна спросила: «Это выглядело так пугающе и беспорядочно, но почему же я почувствовала себя хорошо, когда увидела это?» Вскоре после этого у нее была сессия, на которой она смогла рискнуть погрузиться в свою самую глубокую боль, и она обнаружила, что у боли есть начало, середина и конец, все длилось пять минут. Я делаю вывод, что люди могут в достаточной мере осознавать себя, чтобы почувствовать и «увидеть» работу своего мозга, и что, когда новые нейронные связи созданы, «несколько часов, дней, недель спустя» (как сообщила эта клиентка) у них «появляется доступ к новым мыслям, появляется способность создавать связи, которых раньше я никогда не создавала».
Почему диафрагма так важна
Представьте, что вас что-то внезапно напугало. Что делают ваши скелетные мышцы и диафрагма? Они сокращаются. Они сокращаются, чтобы контролировать эмоции, а также для мобилизации. Предположим, на вас напали: гормоны стресса учащают сердцебиение и дыхание; они дают сигнал вашим мышцам двигаться. Вам нужно больше кислорода. Именно для этого существует такая крепкая связь между диафрагмой и лимбической системой, областью мозга, которая регулирует эмоции и память. Теперь допустим, что вы отпугнули нападающего, сбежали или были спасены. Уф! Может быть, сейчас вас охватят чувства, касающиеся этого события, вы задрожите, заплачете или рассердитесь. Дыхание уже может снова замедлиться, и вы начнете расслабляться. Скоро ваше хорошее самочувствие восстановится. Событие станет воспоминанием, вы сможете рассказывать о нем. Долгосрочных эффектов от него нет.
А что если дела пойдут не так хорошо? И что, если вы находитесь в опасности на протяжении длительного времени? Если у вас нет условий для восстановления, например, немедленной помощи, тогда ваша система (тело-ум) будет проживать совершенно другой процесс. В миндалевидном теле, ответственном за распознание опасности, происходят изменения, и оно становится более чувствительным к угрозе. Вдобавок к этому оно постоянно остается «включенным», потому что нервы от вашей сокращенной диафрагмы сообщают ему, что угроза еще существует, даже если это не так. Это, в свою очередь, заставляет ваш мозг искать и находить опасность в настоящем времени, спустя продолжительное время после того, как травматическое событие прекратилось. В этой замкнутой петле ответной реакции, пока миндалевидное тело будет определять опасность, диафрагма не сможет полноценно двигаться.
Получение достаточного количество воздуха – не единственная причина, по которой свободно двигающаяся диафрагма важна. Во время травмирующего события наши тело и разум как единое целое не замедляются, чтобы дать нам подумать, какие эмоции мы испытываем. Иногда мы даже отвечаем на угрозу до того, как осознаем ее. Понять, что мы чувствуем, находится вне приоритета; достичь безопасности или закрыться – вот что самое важное в этот момент.
Пока диафрагма сокращена, нам сложней узнавать и отвечать на свои собственные внутренние состояния, эмоции и потребности. Мы отрезаны от нашего Настоящего «Я».
Чтобы разорвать эту петлю ответной реакции, диафрагме нужен импульс извне, позволяющий привести ее в более расслабленное состояние. А значит, нашим телу и разуму как единому целому нужно ощутить безопасность и эмпатическую связь, что и предоставляет розен-прикосновение. Недостаточно «знать» в голове, что угроза миновала и мы в безопасности. Тело не прожило это по-настоящему, и оно не поверит разуму, потому что то, что случилось с ним во время травмы, физиологически не изменилось и не преобразовалось.
Радует то, что благодаря новейшим исследованиям мы узнали, что мозг и нервная система не статичны, а могут изменяться с новым опытом. Условия, созданные на сессии розен-метода, позволяют телу воспользоваться этой нейропластичностью. Осознанное прикосновение вызывает каскад эффектов: оно активирует парасимпатическую нервную систему, которая приводит тело и разум как единую систему в более отдохнувшее, расслабленное и восстановленное состояние. Тем самым оно понижает уровень кортизола, связанного с симпатической нервной системой, и повышает уровень окситоцина, активирующего парасимпатическую систему. Окситоцин – это гормон и нейромедиатор, стимулирующий чувство связи, заботы и благополучия. Вместе с этим, окситоцин понижает кровяное давление и частоту сердечных сокращений и задействует способность тела к самовосстановлению. Происходят и другие физиологические изменения (я привожу обобщенный список, более подробно см. у Фогеля, Хроссовик и Грэхем):
Чтобы разорвать эту петлю ответной реакции, диафрагме нужен импульс извне, позволяющий привести ее в более расслабленное состояние. А значит, нашим телу и разуму как единому целому нужно ощутить безопасность и эмпатическую связь, что и предоставляет розен-прикосновение. Недостаточно «знать» в голове, что угроза миновала и мы в безопасности. Тело не прожило это по-настоящему, и оно не поверит разуму, потому что то, что случилось с ним во время травмы, физиологически не изменилось и не преобразовалось.
Радует то, что благодаря новейшим исследованиям мы узнали, что мозг и нервная система не статичны, а могут изменяться с новым опытом. Условия, созданные на сессии розен-метода, позволяют телу воспользоваться этой нейропластичностью. Осознанное прикосновение вызывает каскад эффектов: оно активирует парасимпатическую нервную систему, которая приводит тело и разум как единую систему в более отдохнувшее, расслабленное и восстановленное состояние. Тем самым оно понижает уровень кортизола, связанного с симпатической нервной системой, и повышает уровень окситоцина, активирующего парасимпатическую систему. Окситоцин – это гормон и нейромедиатор, стимулирующий чувство связи, заботы и благополучия. Вместе с этим, окситоцин понижает кровяное давление и частоту сердечных сокращений и задействует способность тела к самовосстановлению. Происходят и другие физиологические изменения (я привожу обобщенный список, более подробно см. у Фогеля, Хроссовик и Грэхем):
– Количество рецепторов окситоцина в мозге увеличивается.
– Перегруженные связи между миндалевидным телом и передней поясной корой (участками мозга, ответственными за чувство страха и угрозы) успокаиваются, и мир перестает постоянно казаться пугающим.
– Активизируются зеркальные нейроны в теменной доле головного мозга, возбуждающиеся, когда мы видим, как кто-то делает движения, которые мы тоже можем сделать. Они помогают клиентам ощущать размер, форму, расположение, границы своего тела и взаимоотношения между частями тела.
– Гены, контролирующие действие гормонов стресса, становятся «выраженными» или включенными.
– Перегруженные связи между миндалевидным телом и передней поясной корой (участками мозга, ответственными за чувство страха и угрозы) успокаиваются, и мир перестает постоянно казаться пугающим.
– Активизируются зеркальные нейроны в теменной доле головного мозга, возбуждающиеся, когда мы видим, как кто-то делает движения, которые мы тоже можем сделать. Они помогают клиентам ощущать размер, форму, расположение, границы своего тела и взаимоотношения между частями тела.
– Гены, контролирующие действие гормонов стресса, становятся «выраженными» или включенными.
Проще говоря, наши тела вовлекаются в переживания и деятельность, связанные с защитой, больше, чем в переживания и деятельность, связанные с эмоциями, которые мотивируют защиту. Эмоциональная составляющая с относящимися к ней воспоминаниями, образами и мыслями не сразу становится доступна для нашего восприятия и осознания (Грин, 2013, с. 17).
Во время исследования людей с ПТСР на позитронно-эмиссионном томографе их целенаправленно провоцировали, в результате «наблюдалось усиление кровотока (перфузии) в областях правого полушария, которые связаны с эмоциональными состояниями и возбуждением автономной нервной системы. Более того, происходило одновременное снижение потребления кислорода в поле Брока, область в… коре головного мозга, ответственная за подбор слов для описания внутреннего опыта. Это может объяснить наблюдение, что травма порой приводит к «немому ужасу». У некоторых людей это влияет на способность облекать чувства в слова, оставляя эмоциям единственную возможность быть беззвучно выраженными в различных телесных недугах» (ван дер Колк, цитируемый Маккарди, 2007, с. 32).
Это одна из причин, по которой клиенты розен-метода могут обратиться к нам из-за физических проблем и почему они не могут осмысленно увязать эти симптомы с эмоциональными переживаниями или не могут разглядеть связь одного события с последующими или со своим поведением. Они не могут найти слова для озвучивания внутренних переживаний, и это одна из тех проблем, с которыми мы, как розен-практики, можем им помочь.
Цель эффективного исцеления – сочетать образы и эмоции, которые они вызывают, с мыслительным процессом, и это осуществимо только при задействовании вербальной системы. Как сказал ван дер Колк, «внезапная, пассивно перенесенная травма будет постоянно перепроживаться, пока человек не научится помнить одновременно свою эмоциональную реакцию (аффект) и свои мысли, связанные с травмирующей ситуацией, через доступ к языку» (Маккарди, 2007, с. 33).
Розен-практики используют слова так же, как руки: они устанавливают контакт, создают контейнер, исследуют, встречают, отражают и углубляют. То, как мы говорим, похоже на то, как мы прикасаемся. «Слова… становятся не столько базовым приглашением для отношений, сколько проявлением сонастроенности» (Баденох, 2008, с. 6). Смысл в том, чтобы поговорить не с разумом человека, а с ним целостным, во всем единстве его тела и разума. Поэтому мы избегаем анализа, суждения, интерпретации и раздавания советов. Вместо этого мы направляем телу утверждения или вопросы, чтобы увидеть, как оно отвечает: напряжением или расслаблением, освобождением или сдерживанием дыхания, мы отмечаем эти и другие сигналы. Клиенты тоже учатся слушать себя таким способом: замечать ощущения и сигналы изнутри, чтобы они передавали информацию сознающему разуму.
Практики также поощряют клиентов давать названия своим ощущениям, вместе подыскивая выражения, зачастую метафорические. Когда клиенты только начинают замечать свои физические ощущения, они часто не решаются говорить. Из своей практики в качестве розен-терапевта я знаю, что, когда клиент говорит: «Это прозвучит глупо...», - возникает новое осознание: они находят слова, которые в точности передают, что человек чувствует. Но неожиданно для себя они используют непривычную лексику. Одна клиентка удивленно сказала про свои ноги: «Там то самое!»
Я даю уроки письма, в основном мемуары, эссе и исцеляющее письмо. В своей книге «Открывая душу. Целительная сила выражения эмоций» Джеймс Пеннебейкер (1997) излагает результаты своего исследования о способности повествовательного письма производить биологические изменения. Оно активно поддерживает иммунную систему, понижает кровяное давление, помогает от бессонницы, облегчает степень тяжести артрита и астмы и т. д. Оно также проясняет мысли, улучшает социальную жизнь и делает людей счастливее. Исследование с участием людей с ПТСР показало, что, когда человек может составить связный рассказ о травматическом событии, которое с ним произошло, и о том, что он чувствует в связи с этим, он продвигается в исцелении. Один автор сказал: «Рассказ о воспоминании влияет на воспоминание» (Маккарди, 2007, с. 34).
«Наука говорит нам, что лучше всего наш мозг соединяет в целое изолированные нейронные сети, когда мы работаем над составлением связного рассказа о своей жизни. Это объясняется тем, что когда мы облекаем чувства в слова, успокаивается миндалевидное тело» (Баденох, 2008, с. 318). Поиск слов для описания пережитого, прочувствование этих слов, когда они рассказывают свои истории, и помощь розен-практика, который через свое прикосновение и присутствие создает контейнер, все это позволяет людям, перенесшим травму, переписать сценарии своей жизни.
Я видела не раз, как люди успокаиваются, дав название своему переживанию. Розен-метод предлагает нечто уникальное в этом отношении: возможность обнаружить, найти подходящие слова. Это потому, что практики внимательны к тому, как слова влияют на диафрагму. Когда говорится правда (честно называется действительный телесный опыт), диафрагма расслабляется. Так комбинированное использование прикосновения, слов и внимания к диафрагме приводят к преобразующему исцелению.
Цель эффективного исцеления – сочетать образы и эмоции, которые они вызывают, с мыслительным процессом, и это осуществимо только при задействовании вербальной системы. Как сказал ван дер Колк, «внезапная, пассивно перенесенная травма будет постоянно перепроживаться, пока человек не научится помнить одновременно свою эмоциональную реакцию (аффект) и свои мысли, связанные с травмирующей ситуацией, через доступ к языку» (Маккарди, 2007, с. 33).
Розен-практики используют слова так же, как руки: они устанавливают контакт, создают контейнер, исследуют, встречают, отражают и углубляют. То, как мы говорим, похоже на то, как мы прикасаемся. «Слова… становятся не столько базовым приглашением для отношений, сколько проявлением сонастроенности» (Баденох, 2008, с. 6). Смысл в том, чтобы поговорить не с разумом человека, а с ним целостным, во всем единстве его тела и разума. Поэтому мы избегаем анализа, суждения, интерпретации и раздавания советов. Вместо этого мы направляем телу утверждения или вопросы, чтобы увидеть, как оно отвечает: напряжением или расслаблением, освобождением или сдерживанием дыхания, мы отмечаем эти и другие сигналы. Клиенты тоже учатся слушать себя таким способом: замечать ощущения и сигналы изнутри, чтобы они передавали информацию сознающему разуму.
Практики также поощряют клиентов давать названия своим ощущениям, вместе подыскивая выражения, зачастую метафорические. Когда клиенты только начинают замечать свои физические ощущения, они часто не решаются говорить. Из своей практики в качестве розен-терапевта я знаю, что, когда клиент говорит: «Это прозвучит глупо...», - возникает новое осознание: они находят слова, которые в точности передают, что человек чувствует. Но неожиданно для себя они используют непривычную лексику. Одна клиентка удивленно сказала про свои ноги: «Там то самое!»
Я даю уроки письма, в основном мемуары, эссе и исцеляющее письмо. В своей книге «Открывая душу. Целительная сила выражения эмоций» Джеймс Пеннебейкер (1997) излагает результаты своего исследования о способности повествовательного письма производить биологические изменения. Оно активно поддерживает иммунную систему, понижает кровяное давление, помогает от бессонницы, облегчает степень тяжести артрита и астмы и т. д. Оно также проясняет мысли, улучшает социальную жизнь и делает людей счастливее. Исследование с участием людей с ПТСР показало, что, когда человек может составить связный рассказ о травматическом событии, которое с ним произошло, и о том, что он чувствует в связи с этим, он продвигается в исцелении. Один автор сказал: «Рассказ о воспоминании влияет на воспоминание» (Маккарди, 2007, с. 34).
«Наука говорит нам, что лучше всего наш мозг соединяет в целое изолированные нейронные сети, когда мы работаем над составлением связного рассказа о своей жизни. Это объясняется тем, что когда мы облекаем чувства в слова, успокаивается миндалевидное тело» (Баденох, 2008, с. 318). Поиск слов для описания пережитого, прочувствование этих слов, когда они рассказывают свои истории, и помощь розен-практика, который через свое прикосновение и присутствие создает контейнер, все это позволяет людям, перенесшим травму, переписать сценарии своей жизни.
Я видела не раз, как люди успокаиваются, дав название своему переживанию. Розен-метод предлагает нечто уникальное в этом отношении: возможность обнаружить, найти подходящие слова. Это потому, что практики внимательны к тому, как слова влияют на диафрагму. Когда говорится правда (честно называется действительный телесный опыт), диафрагма расслабляется. Так комбинированное использование прикосновения, слов и внимания к диафрагме приводят к преобразующему исцелению.
Компоненты розен-метода поддерживают этот процесс. Бережное прикосновение помогает телу расслабиться, создавая для клиента безопасные условия для возвращения в тело и ощущения себя. «Прикосновение… может способствовать росту связанных между собой клеточных путей вдоль спинного мозга для углубления телесного самоосознания» (Фогель, 2009, с. 217). Использование слов в розен-методе дополняет вербальным выражением невербальный опыт, который не был осознан или интегрирован. Это открывает двери к еще более глубокому осознанию и интеграции.
Как слова приводят к интеграции и исцелению
Без интеграции тело, разум и душа – разрозненные кусочки, мозаика, части которой не всегда складываются вместе. Люди, пережившие травму, могут знать одно, а чувствовать другое; вести себя жизнерадостно напоказ, а внутри чувствовать отчаяние и безнадежность. Состоявшиеся профессионалы могут чувствовать себя как испуганные дети. Эти отчаянные чувства и линии поведения существуют параллельно, сами по себе, не принимая друг друга во внимание. Поэтому интеграция ощущается как состояние целостности внутри себя. Целостный человек знает, что он думает, чувствует и ощущает. Даже когда внутри происходят противоречивые процессы\переживания, существует наблюдающий «Я», который может осмыслить текущую ситуацию и действовать во имя собственного благополучия. Интеграция включает в себя способность переносить неопределенность, «пустоту» и таинственность, поскольку именно здесь берет начало творческий процесс. Интеграция создает возможность для доверия к себе.
Много лет назад, когда я была студентом на интенсиве, ведущий провел с нами медитацию, которая включала в себя образ встречи с неким проводником или помощником. Мой проводник появился перед моим мысленным взором на телеэкране: высокая сияющая фигура, излучающая мудрость и любовь. Я начала чувствовать себя хорошо. Вдруг я поняла, что у экрана две половины. Мой красивый проводник был справа; слева происходило нечто другое, и оно все время было там до этого, а я не замечала. В этой части экрана люди выбегали из горящих домов, и падали, убитые выстрелами. Я была в шоке, обнаружив, что это было постоянно у меня в голове. Как я могла не знать? Что случилось, что я вдруг очнулась и увидела это?
Исследования нервной системы помогают понять такие случаи: как не соединенные нейронные сети (например, правая и левая части моего экрана) могут соединиться. «Когда человек травмирован, мы… знаем, что нейронные цепи, содержащие этот опыт, зачастую лишены возможности встроиться и быть интегрированными в остальной мозг, и они ждут, как бомба замедленного действия, спускового крючка и срабатывают позже от напоминаний из внешнего мира» (Баденох, 2008, с. 316). Подобным образом и воспоминания-флешбэки не соединены с автобиографической памятью, и сенсорные и двигательные элементы воспоминания не соединены со связной, выраженной словами историей о себе.
Вред от травмы – не какое-то абстрактное психологическое состояние. Это лобная доля мозга не может контролировать страх из миндалевидного тела; это мозолистое тело черепа недостаточно развито, и из-за этого левое и правое полушария не могут взаимодействовать между собой. У детей, которых игнорировали, «стресс может привести к чрезмерному сокращению нейронных связей между полушариями и нарушить генетически обусловленную миелинизацию этих сигнальных путей, так что им сложно… подбирать слова для чувств или составлять полноценный содержательный рассказ о своих внутренних переживаниях…» (Баденох, 2008, с. 139). Одна сеть не соединяется с другой. Как будто идешь по лесу, и, когда ты чуть не наступил на что-то, что тебя напугало, часть мозга, которая знает, что это палка, не может сообщить об этом другой части мозга, которая напугана до смерти, потому что это «ощущается» как змея.
Получается, интеграция физиологична. Мы видели, как прикосновение и внимание к диафрагме может помочь этому процессу. Также очень важно подбирать правильные слова.
Как слова приводят к интеграции и исцелению
Без интеграции тело, разум и душа – разрозненные кусочки, мозаика, части которой не всегда складываются вместе. Люди, пережившие травму, могут знать одно, а чувствовать другое; вести себя жизнерадостно напоказ, а внутри чувствовать отчаяние и безнадежность. Состоявшиеся профессионалы могут чувствовать себя как испуганные дети. Эти отчаянные чувства и линии поведения существуют параллельно, сами по себе, не принимая друг друга во внимание. Поэтому интеграция ощущается как состояние целостности внутри себя. Целостный человек знает, что он думает, чувствует и ощущает. Даже когда внутри происходят противоречивые процессы\переживания, существует наблюдающий «Я», который может осмыслить текущую ситуацию и действовать во имя собственного благополучия. Интеграция включает в себя способность переносить неопределенность, «пустоту» и таинственность, поскольку именно здесь берет начало творческий процесс. Интеграция создает возможность для доверия к себе.
Много лет назад, когда я была студентом на интенсиве, ведущий провел с нами медитацию, которая включала в себя образ встречи с неким проводником или помощником. Мой проводник появился перед моим мысленным взором на телеэкране: высокая сияющая фигура, излучающая мудрость и любовь. Я начала чувствовать себя хорошо. Вдруг я поняла, что у экрана две половины. Мой красивый проводник был справа; слева происходило нечто другое, и оно все время было там до этого, а я не замечала. В этой части экрана люди выбегали из горящих домов, и падали, убитые выстрелами. Я была в шоке, обнаружив, что это было постоянно у меня в голове. Как я могла не знать? Что случилось, что я вдруг очнулась и увидела это?
Исследования нервной системы помогают понять такие случаи: как не соединенные нейронные сети (например, правая и левая части моего экрана) могут соединиться. «Когда человек травмирован, мы… знаем, что нейронные цепи, содержащие этот опыт, зачастую лишены возможности встроиться и быть интегрированными в остальной мозг, и они ждут, как бомба замедленного действия, спускового крючка и срабатывают позже от напоминаний из внешнего мира» (Баденох, 2008, с. 316). Подобным образом и воспоминания-флешбэки не соединены с автобиографической памятью, и сенсорные и двигательные элементы воспоминания не соединены со связной, выраженной словами историей о себе.
Вред от травмы – не какое-то абстрактное психологическое состояние. Это лобная доля мозга не может контролировать страх из миндалевидного тела; это мозолистое тело черепа недостаточно развито, и из-за этого левое и правое полушария не могут взаимодействовать между собой. У детей, которых игнорировали, «стресс может привести к чрезмерному сокращению нейронных связей между полушариями и нарушить генетически обусловленную миелинизацию этих сигнальных путей, так что им сложно… подбирать слова для чувств или составлять полноценный содержательный рассказ о своих внутренних переживаниях…» (Баденох, 2008, с. 139). Одна сеть не соединяется с другой. Как будто идешь по лесу, и, когда ты чуть не наступил на что-то, что тебя напугало, часть мозга, которая знает, что это палка, не может сообщить об этом другой части мозга, которая напугана до смерти, потому что это «ощущается» как змея.
Получается, интеграция физиологична. Мы видели, как прикосновение и внимание к диафрагме может помочь этому процессу. Также очень важно подбирать правильные слова.
Часть 3: Специальное руководство для практиков розен-метода, работающих с травмой
Я глубоко благодарна знаниям, полученным во время обучения на розен-практика, потому что они изменили меня так, что я могу действовать способами, которые кажутся «противоречащими интуиции» в этой культуре. Раньше я хотела «делать» и «исправлять»; теперь я убеждена, что достаточно «быть с человеком», безоценочно. Следующее руководство – это по сути аспекты того, как позволить естественному процессу исцеления развернуться самостоятельно, вместо того, чтобы пытаться кого-то исправить. Освоить такой подход иногда настоящее испытание для практиков, и это руководство затрагивает специфические вопросы, возникающие в работе.
Не ожидайте, что клиенты будут вам доверять, но и не думайте, что не заслуживаете доверия, если они вам не доверяют.
Я неоднократно наблюдала, что люди испытывают облегчение, когда им разрешают не доверять и попробовать отследить, что им нужно, чтобы восстановить способность доверять. Вот простой пример: на моем столе новая клиентка. Я обнаруживаю, что расслабления не происходит и нет отклика на мое прикосновение и слова. Через некоторое время я спрашиваю ее, что она чувствует, когда я прикасаюсь.
– Я вам не доверяю, – говорит она с легким выдохом.
– Вы мне не доверяете, - отвечаю я.
– Вообще-то я никому не доверяю.
Я отмечаю, что дыхание становится свободней. Ее спина расслабляется, она дышит глубже.
Я говорю:
– Все так, вы не доверяете мне. И никому.
– Такое облегчение сказать это, - говорит она.
Теперь ее диафрагма более расслаблена, она может быть самой собой, и ее никто не осудит, и сессия для нее продолжается со знанием того, что она может быть такой, какая она есть. Ей не приходится нервничать и испытывать стресс, из-за того что разум говорит одно, а тело испытывает совсем другое.
Когда люди начинают осознавать, что лежат на столе со страхом, я прошу их заметить, каких именно пугающих вещей они ожидают. Я удивилась в первый раз, когда кто-то спросил: «Вы же меня не ударите?» Они же удивляются тому, что они не знают, что я не собираюсь причинять им боль. Мне даже приходится в открытой форме проговаривать то, что кажется до смешного очевидным: что я их не ударю, не откажусь от них и не буду на них кричать. Для них является откровением, что они продолжают носить эти страхи и проецируют их в настоящем. Поскольку их не осуждают за то, что они в таком состоянии, они начинают чувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы открыться новому опыту.
Большинство людей неохотно испытывают свои эмоции, потому что они боятся чего-то одного или всего сразу из перечисленного ниже:
1) Они никогда не смогут перестать чувствовать это чувство.
2) Они не смогут функционировать.
3) Они умрут.
Отказ от старых паттернов выживания после травмы чреват многими опасностями, по их мнению, и нужно показать им, когда и как создаются условия безопасности. Они могут начать чувствовать себя в безопасности, когда слышат, что:
1) Вы не дадите им умереть.
2) Вы не дадите им навечно застрять в их чувствах.
3) Вы не дадите им выйти из кабинета «разобранными» (не способными функционировать).
Людям, пережившим травму, нужен практик, который точно будет с ними в самые тяжелые моменты и который видит их насквозь.
Проговорить это все часто бывает недостаточно. Тело клиента должно ощутить достаточно сохранный контейнер для того, чтобы клиент смог почувствовать, что он не развалится, если позволит себе чувствовать, поэтому я плотно оборачиваю клиента простыней, чтобы он почувствовал себя в коконе. Иногда я кладу человеку на живот подушку, чтобы он чувствовал себя защищенным. Это помогает им отпустить себя в контакт и соприкоснуться с пугающими чувствами.
Не бывает «сопротивляющихся» клиентов.
Иногда кажется, что клиент не хочет допустить чего-то - либо разобраться в своих чувствах, либо принять мое присутствие. Когда такое случается, мне становится очень интересно, что должно случиться, чтобы он почувствовал себя в достаточной безопасности, или что ему\ей нужно услышать. «Сопротивление» - это голос мудрости: что-то должно встать на свое место прежде, чем откроется место для следующего шага, витка. Вам поможет, если вы признаете значимость сопротивления и будете воспринимать его как дверь. Сопротивляющаяся часть обычно откликается на уважение и любопытство и дает клиенту и практику отличную информацию о том, что нужно делать дальше.
Розен-практики относятся к клиенту, включая и ту часть в нем, что сопротивляется, как к партнеру, участвующему в развитии сессии; практики относятся с глубоким уважением к тому, что внутри человека запускает исцеление. Я остановлюсь на этом подробнее ниже в разделе о моментах выбора. «Первый принцип выздоровления – это укрепление потенциала, расширение возможностей человека, пережившего травму. Человек сам должен быть автором и судьей собственного выздоровления» (Херман, 1992, с. 134). Уже одно только это может иметь восстанавливающее воздействие на человека, пережившего травму.
Люди, пережившие травму, как и многие другие, не знают, что можно испытывать противоречивые чувства и что это нормально.
Они любят отца, которого ненавидят. Они испытывают ярость и горе одновременно. Они скучают по старым добрым временам, которых никогда не было. Они знают, что их жизнь сейчас в порядке, но не чувствуют этого. Практикам нужно озвучить эти явные противоречия клиентам и, делая это, донести до них мысль, что это нормально, что люди могут быть полны противоречий, и это не значит, что они сумасшедшие. Нам нужно освободить место и принять тот факт, что множество вещей происходит в жизни одновременно. Это не сложно сделать, когда мы «заякоряем» человека, а также себя, в своем теле.
Практики должны замедлиться и не пойматься на клиентские «бороться» или «убежать». Обе реакции могут быть знаками того, что мы перебарщиваем.
Во время моей учебы на преподавателя розен-метода моя преподавательница спросила, не хочу ли я попробовать провести часть вступительного семинара сама. Я поколебалась, прежде чем согласиться, и она заметила это. Именно тогда я обнаружила, что я вообще-то порядком боюсь проводить семинар, но конечно сделала бы это все равно. Она выдвинула радикальную идею подождать, пока я не почувствую себя уверенней. Это абсолютно противоречило моему подходу к жизни, основанному на выживании, характерному для человека после травмы: идешь вперед, дрожа как осиновый лист, и ни одна душа не должна узнать, что тебе ужасно страшно. Это был запоминающийся урок для меня о том, что нет необходимость толкать себя слишком сильно и спешить.
Некоторые из перенесших травму – стоики, по крайней мере те, которым нужен растворитель, а не клей. Они либо ничего не чувствуют, даже собственное тело, либо испытывают страшную боль, но не подают вида. Они не ждут, что боль утихнет, так что на предложение отпустить себя и расслабиться, принять поддержку и заботу на телесном и эмоциональном уровне они вряд ли легко согласятся. У них никогда не было такого опыта, и их нужно подвести и пригласить к идее впустить прикосновение практика. Зачастую они пытаются быть «хорошими клиентами» и позволяют к себе прикасаться, совершенно не понимая, как дать прикосновению помочь себе. Они могут думать, что их задача заключается в том, чтобы игнорировать негативные или позитивные реакции на контакт – что есть, разумеется, подсознательный паттерн выживания – и с этой идеей продолжают находиться в сессии.
Задача практика – привнести осознанность в каждый маленький шаг на всем пути. Если рука на спине вызывает укорочение или задержку дыхания, вы это примечаете. Если вы убираете руку, и человек снова дышит, это то, на что он\она должен обратить внимание. Если они могут позволить себе исследовать вашу руку и свой страх в одно и то же время, это значит, что они на самом деле могут пробраться через этот страх и открыть новые возможности. Но практик не должен дать себя провести и сесть в их поезд под названием «давай разделаемся с этой травмой». Не спешите, замедлитесь. Обращайте внимание на прикосновение, связь и безопасность, прежде чем двигаться дальше.
Практикам необходимо относиться терпимо и быть готовыми подтвердить даже сильные «негативные» чувства, такие как ярость, отчаяние, стыд и ненависть к себе.
Чувства не обязательно проявляются, когда человек вспоминает свою травму или рассказывает о ней. Они проявляются, когда клиент прерывает свои паттерны посттравматического поведения. Например, когда ты перестаешь обвинять себя, может прийти злость. Когда перестаешь рисовать себе будущее в розовом цвете, вместо того чтобы наслаждаться чудесной жизнью, которую уже создал, отчаяние дает о себе знать. Когда нарушаешь молчание, появляются слезы. В этот момент клиентам может казаться, что у них что-то не получается, они спрашивают: «Если ситуация улучшается, почему мне хуже?» Объясните, что их привычный образ действий был призван сдерживать чувства, а теперь, когда они более свободны, чувства выходят на поверхность и получают свое начало, середину и конец.
Практик должен уметь спокойно относиться к сильным, болезненным чувствам. Может пройти долгое время, прежде чем человек, переживший травму, позволит себе ярость, которая была бы нормальной реакцией на несправедливость, которую они претерпели. Когда он наконец почувствует ее, выразит и увидит ваше участие – достаточно простого надавливания ладонью в ладонь клиента, лежащего на столе, – тогда он начнет находить свою силу. Это чувство сочетается с реальностью; оно подходящее и точное. Оно – часть приземления на твердую почву.
Когда клиент чувствует отчаяние, позвольте ему или ей чувствовать его, в правильном контексте. Отчаяние – это часть изначального переживания, и оно должно быть прочувствовано и названо, так же, как и все остальное, так что поприветствуйте его. Я никогда не забуду огромное облегчение на лице Мери и в ее выдохе, когда я воскликнула: «Конечно, вы чувствуете отчаяние. И кто-то должен позволить вам его чувствовать». Нужно приветствовать все чувства, которые никто не позволял им чувствовать раньше – все то, что никогда никого не заботило. И конечно, когда они спросят, кончится ли когда-нибудь их страдание, расскажите им, почему вы считаете, что кончится (см. Блок 1).
Не ожидайте, что клиенты будут вам доверять, но и не думайте, что не заслуживаете доверия, если они вам не доверяют.
Я неоднократно наблюдала, что люди испытывают облегчение, когда им разрешают не доверять и попробовать отследить, что им нужно, чтобы восстановить способность доверять. Вот простой пример: на моем столе новая клиентка. Я обнаруживаю, что расслабления не происходит и нет отклика на мое прикосновение и слова. Через некоторое время я спрашиваю ее, что она чувствует, когда я прикасаюсь.
– Я вам не доверяю, – говорит она с легким выдохом.
– Вы мне не доверяете, - отвечаю я.
– Вообще-то я никому не доверяю.
Я отмечаю, что дыхание становится свободней. Ее спина расслабляется, она дышит глубже.
Я говорю:
– Все так, вы не доверяете мне. И никому.
– Такое облегчение сказать это, - говорит она.
Теперь ее диафрагма более расслаблена, она может быть самой собой, и ее никто не осудит, и сессия для нее продолжается со знанием того, что она может быть такой, какая она есть. Ей не приходится нервничать и испытывать стресс, из-за того что разум говорит одно, а тело испытывает совсем другое.
Когда люди начинают осознавать, что лежат на столе со страхом, я прошу их заметить, каких именно пугающих вещей они ожидают. Я удивилась в первый раз, когда кто-то спросил: «Вы же меня не ударите?» Они же удивляются тому, что они не знают, что я не собираюсь причинять им боль. Мне даже приходится в открытой форме проговаривать то, что кажется до смешного очевидным: что я их не ударю, не откажусь от них и не буду на них кричать. Для них является откровением, что они продолжают носить эти страхи и проецируют их в настоящем. Поскольку их не осуждают за то, что они в таком состоянии, они начинают чувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы открыться новому опыту.
Большинство людей неохотно испытывают свои эмоции, потому что они боятся чего-то одного или всего сразу из перечисленного ниже:
1) Они никогда не смогут перестать чувствовать это чувство.
2) Они не смогут функционировать.
3) Они умрут.
Отказ от старых паттернов выживания после травмы чреват многими опасностями, по их мнению, и нужно показать им, когда и как создаются условия безопасности. Они могут начать чувствовать себя в безопасности, когда слышат, что:
1) Вы не дадите им умереть.
2) Вы не дадите им навечно застрять в их чувствах.
3) Вы не дадите им выйти из кабинета «разобранными» (не способными функционировать).
Людям, пережившим травму, нужен практик, который точно будет с ними в самые тяжелые моменты и который видит их насквозь.
Проговорить это все часто бывает недостаточно. Тело клиента должно ощутить достаточно сохранный контейнер для того, чтобы клиент смог почувствовать, что он не развалится, если позволит себе чувствовать, поэтому я плотно оборачиваю клиента простыней, чтобы он почувствовал себя в коконе. Иногда я кладу человеку на живот подушку, чтобы он чувствовал себя защищенным. Это помогает им отпустить себя в контакт и соприкоснуться с пугающими чувствами.
Не бывает «сопротивляющихся» клиентов.
Иногда кажется, что клиент не хочет допустить чего-то - либо разобраться в своих чувствах, либо принять мое присутствие. Когда такое случается, мне становится очень интересно, что должно случиться, чтобы он почувствовал себя в достаточной безопасности, или что ему\ей нужно услышать. «Сопротивление» - это голос мудрости: что-то должно встать на свое место прежде, чем откроется место для следующего шага, витка. Вам поможет, если вы признаете значимость сопротивления и будете воспринимать его как дверь. Сопротивляющаяся часть обычно откликается на уважение и любопытство и дает клиенту и практику отличную информацию о том, что нужно делать дальше.
Розен-практики относятся к клиенту, включая и ту часть в нем, что сопротивляется, как к партнеру, участвующему в развитии сессии; практики относятся с глубоким уважением к тому, что внутри человека запускает исцеление. Я остановлюсь на этом подробнее ниже в разделе о моментах выбора. «Первый принцип выздоровления – это укрепление потенциала, расширение возможностей человека, пережившего травму. Человек сам должен быть автором и судьей собственного выздоровления» (Херман, 1992, с. 134). Уже одно только это может иметь восстанавливающее воздействие на человека, пережившего травму.
Люди, пережившие травму, как и многие другие, не знают, что можно испытывать противоречивые чувства и что это нормально.
Они любят отца, которого ненавидят. Они испытывают ярость и горе одновременно. Они скучают по старым добрым временам, которых никогда не было. Они знают, что их жизнь сейчас в порядке, но не чувствуют этого. Практикам нужно озвучить эти явные противоречия клиентам и, делая это, донести до них мысль, что это нормально, что люди могут быть полны противоречий, и это не значит, что они сумасшедшие. Нам нужно освободить место и принять тот факт, что множество вещей происходит в жизни одновременно. Это не сложно сделать, когда мы «заякоряем» человека, а также себя, в своем теле.
Практики должны замедлиться и не пойматься на клиентские «бороться» или «убежать». Обе реакции могут быть знаками того, что мы перебарщиваем.
Во время моей учебы на преподавателя розен-метода моя преподавательница спросила, не хочу ли я попробовать провести часть вступительного семинара сама. Я поколебалась, прежде чем согласиться, и она заметила это. Именно тогда я обнаружила, что я вообще-то порядком боюсь проводить семинар, но конечно сделала бы это все равно. Она выдвинула радикальную идею подождать, пока я не почувствую себя уверенней. Это абсолютно противоречило моему подходу к жизни, основанному на выживании, характерному для человека после травмы: идешь вперед, дрожа как осиновый лист, и ни одна душа не должна узнать, что тебе ужасно страшно. Это был запоминающийся урок для меня о том, что нет необходимость толкать себя слишком сильно и спешить.
Некоторые из перенесших травму – стоики, по крайней мере те, которым нужен растворитель, а не клей. Они либо ничего не чувствуют, даже собственное тело, либо испытывают страшную боль, но не подают вида. Они не ждут, что боль утихнет, так что на предложение отпустить себя и расслабиться, принять поддержку и заботу на телесном и эмоциональном уровне они вряд ли легко согласятся. У них никогда не было такого опыта, и их нужно подвести и пригласить к идее впустить прикосновение практика. Зачастую они пытаются быть «хорошими клиентами» и позволяют к себе прикасаться, совершенно не понимая, как дать прикосновению помочь себе. Они могут думать, что их задача заключается в том, чтобы игнорировать негативные или позитивные реакции на контакт – что есть, разумеется, подсознательный паттерн выживания – и с этой идеей продолжают находиться в сессии.
Задача практика – привнести осознанность в каждый маленький шаг на всем пути. Если рука на спине вызывает укорочение или задержку дыхания, вы это примечаете. Если вы убираете руку, и человек снова дышит, это то, на что он\она должен обратить внимание. Если они могут позволить себе исследовать вашу руку и свой страх в одно и то же время, это значит, что они на самом деле могут пробраться через этот страх и открыть новые возможности. Но практик не должен дать себя провести и сесть в их поезд под названием «давай разделаемся с этой травмой». Не спешите, замедлитесь. Обращайте внимание на прикосновение, связь и безопасность, прежде чем двигаться дальше.
Практикам необходимо относиться терпимо и быть готовыми подтвердить даже сильные «негативные» чувства, такие как ярость, отчаяние, стыд и ненависть к себе.
Чувства не обязательно проявляются, когда человек вспоминает свою травму или рассказывает о ней. Они проявляются, когда клиент прерывает свои паттерны посттравматического поведения. Например, когда ты перестаешь обвинять себя, может прийти злость. Когда перестаешь рисовать себе будущее в розовом цвете, вместо того чтобы наслаждаться чудесной жизнью, которую уже создал, отчаяние дает о себе знать. Когда нарушаешь молчание, появляются слезы. В этот момент клиентам может казаться, что у них что-то не получается, они спрашивают: «Если ситуация улучшается, почему мне хуже?» Объясните, что их привычный образ действий был призван сдерживать чувства, а теперь, когда они более свободны, чувства выходят на поверхность и получают свое начало, середину и конец.
Практик должен уметь спокойно относиться к сильным, болезненным чувствам. Может пройти долгое время, прежде чем человек, переживший травму, позволит себе ярость, которая была бы нормальной реакцией на несправедливость, которую они претерпели. Когда он наконец почувствует ее, выразит и увидит ваше участие – достаточно простого надавливания ладонью в ладонь клиента, лежащего на столе, – тогда он начнет находить свою силу. Это чувство сочетается с реальностью; оно подходящее и точное. Оно – часть приземления на твердую почву.
Когда клиент чувствует отчаяние, позвольте ему или ей чувствовать его, в правильном контексте. Отчаяние – это часть изначального переживания, и оно должно быть прочувствовано и названо, так же, как и все остальное, так что поприветствуйте его. Я никогда не забуду огромное облегчение на лице Мери и в ее выдохе, когда я воскликнула: «Конечно, вы чувствуете отчаяние. И кто-то должен позволить вам его чувствовать». Нужно приветствовать все чувства, которые никто не позволял им чувствовать раньше – все то, что никогда никого не заботило. И конечно, когда они спросят, кончится ли когда-нибудь их страдание, расскажите им, почему вы считаете, что кончится (см. Блок 1).
Вы можете разрешить им предаться отчаянию, сохраняя убежденность в том, что внутри них есть что-то более сильное, и оно не прекратит свое действие, пока они не обретут целостность.
Другая эмоция, которую сложно переносить, – стыд. Он сбивал меня с толку, потому что был совершенно нелогичным. Любое чрезвычайное происшествие – торнадо, взрыв газа – может заставить нас чувствовать себя недостаточно сильными против него, потому что, по правде говоря, так и есть. В нашей культуре мы живем с таким мифом неуязвимости, что в итоге стыдимся нормальной человеческой хрупкости. «Стыд – это ответ на беспомощность, нарушение телесной целостности и унижение, перенесенное на глазах другого человека» (Херман, 1992, с. 53). Когда люди понимают запрограммированную в нервной системе реакцию атаки, которая может включать в себя невольное замирание, они видят, что они не были слабыми или малодушными; это их врожденная система самозащиты ввела их в режим застывания. Слишком много жертв изнасилования винят себя за то, что «не дали отпор», в то время как они были в биологически обусловленном состоянии, призванном помочь им выжить.
Некоторые люди, перенесшие травму, действительно верят, что они слабые, неполноценные или виновные, если они чувствуют себя травмированными или проявляют это. Не важно, что их ранило: словесная агрессия, сломанная кость или болезнь. Что-то с ними не так, если это их беспокоит. Я понимаю это в случае сексуального насилия, во время которого они впитали огромные дозы стыда и острого возбуждения своего насильника. Но я была удивлена, как клиенты паникуют или злятся на себя, если чувствуют какой-то дискомфорт, даже из-за каких-то телесных повреждений или операций в настоящее время. В этом вопросе очень важен происходящий в рамках розен-практики процесс поддержки людей в попытках быть с тем, что ЕСТЬ, без оценки. Пережившие травму не позволяют себе быть живыми людьми, но, когда они уже могут снова просто быть в своем теле, становится сложней утверждать, что тело не должно болеть, когда ему больно.
Стыд также развивается, когда ответ родителя на потребности ребенка служит больше самому родителю, нежели ребенку. Я подозреваю, что это особенно касается случаев, когда потребностью ребенка является получить помощь и отклик на его травму. Если твои ежедневные потребности раздражают, или ты плачешь, потому что травмирован, а тот, кто должен о тебе заботиться, отворачивается, вывод будет такой: ты, должно быть, не имеешь значения. Тебя могут даже наказать, за то, что им мешаешь. Тем временем твоя нервная система в подавленном состоянии, и некуда пойти. «Если такая динамика повторяется достаточно часто, синаптическая сила нейронных сетей, включающих в себя состояние стыда, повышается до такой степени, что стыд становится чертой, принятой и ожидаемой частью личности данного человека в его собственном восприятии» (Баденох, 2008, с. 107).
Стыд - не просто чувство, которое можно не испытывать усилием воли. Всякий раз, когда клиент испытывает стыд, я с убеждением выражаю свое глубокое уважение к нему и поощряю его позволить стыду быть. Я приветствую стыд, не покупаясь на него. Втайне я думаю: посмотрим, сколько он продлится в этой атмосфере. Я знаю, что любовь исцеляет, потому что я знаю, как работает окситоцин.
Стыд может привести к тому, что люди будут верить, что они действительно плохие: порочные, отвратительные, злые – такие слова я слышала. Практику сложно выслушивать такого рода самобичевание без желания поспорить об этом и убедить клиентов в обратном. Однажды я держала руку клиентки и спросила, как она себя при этом чувствует. Она выдала: «Как кусок дерьма». Мой мозг не знал, что с этим делать. Спасибо моему обучению в розен-методе: я продолжала прикасаться к ней с любовью и сказала ласково: «О, я прикасаюсь к куску дерьма». Как ни удивительно, она расслабилась и после этой сессии начала мне доверять.
Самокритичные мысли – прекрасный механизм, помогающий отдалиться от себя и закрыться. Перенесшие травму клиенты будут со всей искренностью говорить эти ужасные вещи о себе. Когда получается переключить клиентов из их головы в их опыт, это позволяет им увидеть, что такие мысли приходят, когда подступает какое-то страшное чувство. Клиентам нужно научиться не верить этим мыслям, но ценить их функцию. Тогда у них появляется выбор: либо проявить интерес к тому, что они чувствуют, либо уничижать себя, чтобы поддержать статус-кво. Невозможно отговорить людей от их убеждений и образа действия, даже когда они очнулись и увидели истинных себя. Разрыв связи обусловлен физиологическими изменениями, произошедшими или происходящими во время травмы. Единая система тела и разума человека и вся нервная система должны измениться, чтобы симптомы травмы прошли.
Ключ к обработке всех этих эмоций, которых мы хотели бы избежать, – крайнее отчаяние, стыд, желание себе смерти или убежденность в том, что ты плохой, – в одной простой вещи: все, что нужно делать, – это предложить клиентам почувствовать это чувство и прикоснуться к ним в том месте, где оно будет ощущаться. Ненависть к себе + контакт = облегчение. Вам не нужно ничего решать.
Практикуйте эмпатию и отклик без слияния
В обучении розен-методу делается фокус на качествах, в которых нуждаются те, кто перенес травму. Всякий раз, когда я провожу лекцию-демонстрацию, кто-нибудь из участников неизбежно спрашивает, как я защищаюсь от «негативной энергии» клиента, как мне удается избежать воздействия их «проблем», их «материала». Я никогда до конца не понимала этот вопрос, пока человек, на котором я проводила демонстрацию, не дал ответ: «Мы были в связи друг с другом, но она была она, а я был я, и я знал это».
Да, эмпатия не означает, что вы даете себя опутать или зацепить. Хотя в процессе обучения будущие практики осваивают определенный набор навыков – как прикасаться, как наблюдать и отслеживать, когда и как говорить – главным в обучении является то, как сохранять присутствие с клиентом и с собой в одно и то же время. Нет такого порядка действий (протокола), который можно было бы выучить и по нему работать, чтобы по-настоящему способствовать исцелению клиента, настигнутого симптомами травмы. Необходимо на самом деле присутствовать в каждом разворачивающемся моменте. Мы не можем даже применять навыки, если сами еще не исцелились от ограничений в нашем собственном телесном опыте. Наша нервная система помогает успокоить нервную систему клиента, так что нам надо находиться в состоянии расслабленной осознанности, активной вовлеченности и открытого любопытства.
Другая эмоция, которую сложно переносить, – стыд. Он сбивал меня с толку, потому что был совершенно нелогичным. Любое чрезвычайное происшествие – торнадо, взрыв газа – может заставить нас чувствовать себя недостаточно сильными против него, потому что, по правде говоря, так и есть. В нашей культуре мы живем с таким мифом неуязвимости, что в итоге стыдимся нормальной человеческой хрупкости. «Стыд – это ответ на беспомощность, нарушение телесной целостности и унижение, перенесенное на глазах другого человека» (Херман, 1992, с. 53). Когда люди понимают запрограммированную в нервной системе реакцию атаки, которая может включать в себя невольное замирание, они видят, что они не были слабыми или малодушными; это их врожденная система самозащиты ввела их в режим застывания. Слишком много жертв изнасилования винят себя за то, что «не дали отпор», в то время как они были в биологически обусловленном состоянии, призванном помочь им выжить.
Некоторые люди, перенесшие травму, действительно верят, что они слабые, неполноценные или виновные, если они чувствуют себя травмированными или проявляют это. Не важно, что их ранило: словесная агрессия, сломанная кость или болезнь. Что-то с ними не так, если это их беспокоит. Я понимаю это в случае сексуального насилия, во время которого они впитали огромные дозы стыда и острого возбуждения своего насильника. Но я была удивлена, как клиенты паникуют или злятся на себя, если чувствуют какой-то дискомфорт, даже из-за каких-то телесных повреждений или операций в настоящее время. В этом вопросе очень важен происходящий в рамках розен-практики процесс поддержки людей в попытках быть с тем, что ЕСТЬ, без оценки. Пережившие травму не позволяют себе быть живыми людьми, но, когда они уже могут снова просто быть в своем теле, становится сложней утверждать, что тело не должно болеть, когда ему больно.
Стыд также развивается, когда ответ родителя на потребности ребенка служит больше самому родителю, нежели ребенку. Я подозреваю, что это особенно касается случаев, когда потребностью ребенка является получить помощь и отклик на его травму. Если твои ежедневные потребности раздражают, или ты плачешь, потому что травмирован, а тот, кто должен о тебе заботиться, отворачивается, вывод будет такой: ты, должно быть, не имеешь значения. Тебя могут даже наказать, за то, что им мешаешь. Тем временем твоя нервная система в подавленном состоянии, и некуда пойти. «Если такая динамика повторяется достаточно часто, синаптическая сила нейронных сетей, включающих в себя состояние стыда, повышается до такой степени, что стыд становится чертой, принятой и ожидаемой частью личности данного человека в его собственном восприятии» (Баденох, 2008, с. 107).
Стыд - не просто чувство, которое можно не испытывать усилием воли. Всякий раз, когда клиент испытывает стыд, я с убеждением выражаю свое глубокое уважение к нему и поощряю его позволить стыду быть. Я приветствую стыд, не покупаясь на него. Втайне я думаю: посмотрим, сколько он продлится в этой атмосфере. Я знаю, что любовь исцеляет, потому что я знаю, как работает окситоцин.
Стыд может привести к тому, что люди будут верить, что они действительно плохие: порочные, отвратительные, злые – такие слова я слышала. Практику сложно выслушивать такого рода самобичевание без желания поспорить об этом и убедить клиентов в обратном. Однажды я держала руку клиентки и спросила, как она себя при этом чувствует. Она выдала: «Как кусок дерьма». Мой мозг не знал, что с этим делать. Спасибо моему обучению в розен-методе: я продолжала прикасаться к ней с любовью и сказала ласково: «О, я прикасаюсь к куску дерьма». Как ни удивительно, она расслабилась и после этой сессии начала мне доверять.
Самокритичные мысли – прекрасный механизм, помогающий отдалиться от себя и закрыться. Перенесшие травму клиенты будут со всей искренностью говорить эти ужасные вещи о себе. Когда получается переключить клиентов из их головы в их опыт, это позволяет им увидеть, что такие мысли приходят, когда подступает какое-то страшное чувство. Клиентам нужно научиться не верить этим мыслям, но ценить их функцию. Тогда у них появляется выбор: либо проявить интерес к тому, что они чувствуют, либо уничижать себя, чтобы поддержать статус-кво. Невозможно отговорить людей от их убеждений и образа действия, даже когда они очнулись и увидели истинных себя. Разрыв связи обусловлен физиологическими изменениями, произошедшими или происходящими во время травмы. Единая система тела и разума человека и вся нервная система должны измениться, чтобы симптомы травмы прошли.
Ключ к обработке всех этих эмоций, которых мы хотели бы избежать, – крайнее отчаяние, стыд, желание себе смерти или убежденность в том, что ты плохой, – в одной простой вещи: все, что нужно делать, – это предложить клиентам почувствовать это чувство и прикоснуться к ним в том месте, где оно будет ощущаться. Ненависть к себе + контакт = облегчение. Вам не нужно ничего решать.
Практикуйте эмпатию и отклик без слияния
В обучении розен-методу делается фокус на качествах, в которых нуждаются те, кто перенес травму. Всякий раз, когда я провожу лекцию-демонстрацию, кто-нибудь из участников неизбежно спрашивает, как я защищаюсь от «негативной энергии» клиента, как мне удается избежать воздействия их «проблем», их «материала». Я никогда до конца не понимала этот вопрос, пока человек, на котором я проводила демонстрацию, не дал ответ: «Мы были в связи друг с другом, но она была она, а я был я, и я знал это».
Да, эмпатия не означает, что вы даете себя опутать или зацепить. Хотя в процессе обучения будущие практики осваивают определенный набор навыков – как прикасаться, как наблюдать и отслеживать, когда и как говорить – главным в обучении является то, как сохранять присутствие с клиентом и с собой в одно и то же время. Нет такого порядка действий (протокола), который можно было бы выучить и по нему работать, чтобы по-настоящему способствовать исцелению клиента, настигнутого симптомами травмы. Необходимо на самом деле присутствовать в каждом разворачивающемся моменте. Мы не можем даже применять навыки, если сами еще не исцелились от ограничений в нашем собственном телесном опыте. Наша нервная система помогает успокоить нервную систему клиента, так что нам надо находиться в состоянии расслабленной осознанности, активной вовлеченности и открытого любопытства.
Блок 1: Уравновешивание отчаяния
Вы можете назвать клиенту следующие причины, почему вы уверены в его выздоровлении:
· вы понимаете нейробиологию исцеления и делитесь знаниями с клиентом
· вы видели, что другие клиенты (и вы сами) преодолели это
· можете напомнить клиенту о его или ее собственных моментах свободы
· вы доверяетесь процессу и будете с клиентом на каждом этапе пути
Вы можете назвать клиенту следующие причины, почему вы уверены в его выздоровлении:
· вы понимаете нейробиологию исцеления и делитесь знаниями с клиентом
· вы видели, что другие клиенты (и вы сами) преодолели это
· можете напомнить клиенту о его или ее собственных моментах свободы
· вы доверяетесь процессу и будете с клиентом на каждом этапе пути
Терапевт, который не осознает, как его или ее собственное тело реагирует (то есть, откликается) на страх, ярость, беспомощность и стыд в другом человеке, не сможет направлять клиентов, отслеживая их ощущения, и безопасно проводить их через порой коварные (хотя и терапевтические) воды травматических ощущений. В то же время, учась отслеживать свои собственные ощущения, терапевты могут избежать напитывания себя страхом, яростью и беспомощностью своих клиентов (Левин, 2010, с. 42).
Именно поэтому обучение розен-методу главным образом фокусируется на восстановлении нашей собственной способности сохранять присутствие. Как сказала Марион Розен, «в целом, не так важно, что мы делаем с пациентами, как кто мы с ними» (Розен, 2003, с. 21).
Делитесь с клиентами своими знаниями о нейрофизиологии травмы и восстановления.
Для человека есть большая разница, когда он знает, что его страдание - не нечто неустранимое, что они просто должны терпеть, а результат переживаний, которые он может обработать. Дайте своим клиентам информацию о том, как исцеляется наша целостная система тело-разум. Это ориентирует человека и дарит ему облегчение во многих смыслах:
Знания о нейронных сетях отвечают на вопросы: «Почему я не могу почувствовать себя в безопасности, если я знаю, что я в полной безопасности?», «Что со мной не так?». Они могут прервать шаблонный образ мыслей, который закрепляет страдания клиента.
Прощение?
В случаях насилия многие люди думают, что они не исцелились, если не простили, или что они плохие, если не могут простить. Они пытаются перескочить от страдания к прощению без необходимых шагов между этими этапами. Первый шаг – это освободиться от того, чтобы травма ими руководила; другими словами, восстановление нервной системы. Здесь помогло бы, если бы виновный мог искренне сказать: «Я сожалею, пожалуйста, прости меня», - и предложить какое-то возмещение. Многие родители могут сделать это за совершенные ими ошибки; быть родителем сложно! Но есть насильники, которые, по-моему, настолько не сознают, что делают, они так далеки от исцеления от своих собственных травм, что упорствуют в жестокости и несправедливости. Чтобы это изменить, понадобилось бы много лет их собственной терапии, так что притеснение продолжается. Когда им противостоят, они часто ведут себя так, как будто это они жертвы, и творят еще больше насилия. «Искреннее раскаяние у виновника – редкое чудо. К счастью, человеку, перенесшему травму, не обязательно ждать этого раскаяния. Исцеление зависит от обнаружения восстановительной любви в собственной жизни человека, и не требуется, чтобы эта любовь распространялась на насильника» (Херман, 1992, с. 190).
Я сомневаюсь, что возможно или желательно прощать людей, которые продолжают отрицать вашу человеческую природу и ничего не сделали, чтобы заслужить ваше прощение. Однако тем, кто перенес травму, нужно отпустить их. Им нужно занять позицию, назвать насилие насилиеа, сказать ему «нет» и уйти от какой-либо дальнейшей привязанности к людям, которые плохо с ними обошлись. Это тяжело, потому что иногда это означает, что они отказываются от мечты иметь семью и от мечты о духовном перерождении своей семьи. Им приходится столкнуться лицом к лицу со своим горем и потерей. Спустя годы после упорной личностной работы я увидела, как моя клиентка Мери начинает делать это – заземляться внутри себя и просто отпускать их. Отпускать прощение, отпускать ярость, отпускать желание лучшего исхода. К ней вернулась такая большая часть ее «Я», что я увидела, что она по-настоящему стала выше.
Делитесь с клиентами своими знаниями о нейрофизиологии травмы и восстановления.
Для человека есть большая разница, когда он знает, что его страдание - не нечто неустранимое, что они просто должны терпеть, а результат переживаний, которые он может обработать. Дайте своим клиентам информацию о том, как исцеляется наша целостная система тело-разум. Это ориентирует человека и дарит ему облегчение во многих смыслах:
- · Во-первых, клиенты узнают о возможности перестать винить себя, за то что не способны сами придумать выход из своего состояния или «справиться с этим» быстрее.
- · Во-вторых, знание о том, как исцеляется тело, убеждает их, что в процессе есть надежда.
- · В-третьих, это знание дает язык, чтобы описывать или объяснять их переживания.
Знания о нейронных сетях отвечают на вопросы: «Почему я не могу почувствовать себя в безопасности, если я знаю, что я в полной безопасности?», «Что со мной не так?». Они могут прервать шаблонный образ мыслей, который закрепляет страдания клиента.
Прощение?
В случаях насилия многие люди думают, что они не исцелились, если не простили, или что они плохие, если не могут простить. Они пытаются перескочить от страдания к прощению без необходимых шагов между этими этапами. Первый шаг – это освободиться от того, чтобы травма ими руководила; другими словами, восстановление нервной системы. Здесь помогло бы, если бы виновный мог искренне сказать: «Я сожалею, пожалуйста, прости меня», - и предложить какое-то возмещение. Многие родители могут сделать это за совершенные ими ошибки; быть родителем сложно! Но есть насильники, которые, по-моему, настолько не сознают, что делают, они так далеки от исцеления от своих собственных травм, что упорствуют в жестокости и несправедливости. Чтобы это изменить, понадобилось бы много лет их собственной терапии, так что притеснение продолжается. Когда им противостоят, они часто ведут себя так, как будто это они жертвы, и творят еще больше насилия. «Искреннее раскаяние у виновника – редкое чудо. К счастью, человеку, перенесшему травму, не обязательно ждать этого раскаяния. Исцеление зависит от обнаружения восстановительной любви в собственной жизни человека, и не требуется, чтобы эта любовь распространялась на насильника» (Херман, 1992, с. 190).
Я сомневаюсь, что возможно или желательно прощать людей, которые продолжают отрицать вашу человеческую природу и ничего не сделали, чтобы заслужить ваше прощение. Однако тем, кто перенес травму, нужно отпустить их. Им нужно занять позицию, назвать насилие насилиеа, сказать ему «нет» и уйти от какой-либо дальнейшей привязанности к людям, которые плохо с ними обошлись. Это тяжело, потому что иногда это означает, что они отказываются от мечты иметь семью и от мечты о духовном перерождении своей семьи. Им приходится столкнуться лицом к лицу со своим горем и потерей. Спустя годы после упорной личностной работы я увидела, как моя клиентка Мери начинает делать это – заземляться внутри себя и просто отпускать их. Отпускать прощение, отпускать ярость, отпускать желание лучшего исхода. К ней вернулась такая большая часть ее «Я», что я увидела, что она по-настоящему стала выше.
Часть 4:
Наблюдение результатов
Опыт научил меня некоторым вещам, которых я не ожидала, когда начинала практику. Я не ожидала обнаружить, что клиенты будут относиться к себе так же, как относились к ним тогда, когда зародились симптомы травмы. Я не ожидала, что на их пути вперед так часто будет происходить откат назад, и уже найденные пути придётся открывать заново. Я не ожидала такой глубины доброты, силы и "подключенности к чему-то большему" (как сформулировала это Мэрион Розен), которая неизбежно соответствует глубине боли, испытанной людьми. Следующий раздел описывает природу моментов, в которые происходят перемены.
Свобода от паттернов выживания, а не от воспоминаний о травме
Через несколько лет практики мне пришло в голову, что моя задача состоит главным образом не в том, чтобы вовлекаться в травматическое прошлое моих клиентов, а в том, чтобы помочь им освободиться от текущих паттернов поведения, которые были вызваны травмой и использовались клиентами, чтобы как-то выживать после нее. Именно то, что они делали, чтобы выжить, продолжало их ранить. Им приходилось находить способы спасти свою жизнь и психику, и они продолжали придерживаться этой линии поведения ради жизни; они даже идентифицируют себя с этими личностями, борющимися за жизнь: "Вот кто я". И эти паттерны держат их в страхе, без сил и без надежды. Когда клиенты ощущают себя в достаточной безопасности, чтобы начать отклоняться от жестких линий поведения, это восстанавливает то, что было потеряно: появляется чувство принадлежности в жизни, способность действовать, доверие к миру и способность наслаждаться жизнью.
Я уделяю больше времени этим паттернам выживания, являющимся теми самыми барьерами, которые имела в виду Мэрион Розен, когда говорила о мышечном напряжении, чем самим воспоминаниям. Когда мы с клиентами достаточно далеко продвигаемся в терапевтическом процессе, становится ясно, что им уже пора остановиться спасать свою жизнь. В моем понимании это значит, что они должны перестать насиловать себя.
Большинство моих клиентов перенесли травму в детстве. Как они поняли, как им выжить? Они переняли поведение тех, кто был вокруг них, и среди них могли быть те, кто обижал или игнорировал их! Дети впитывают то, что им дается как образец, обрабатывая это через телесный процесс. Думаю, некоторые распространенные симптомы ПТСР — это те самые бездумные модели поведения, скопированные клиентами. Эта догадка посетила меня, когда одна клиентка обратилась ко мне по поводу пищевого расстройства, много лет назад. Она описала, как с ней обращалась мать, и я увидела, что она относится к своему телу точно так же: игнорируя, как оно себя чувствует, пытаясь все в нем контролировать и относясь к нему очень критично. Когда я показала ей это, как в зеркале, она сразу же поняла. Когда она вернулась на следующей неделе, то рассказала, что с ней случилось впервые в жизни: она стала замечать, когда голодна, а когда нет, предлагала себе еду, когда была голодна, и начала чувствовать любовь к своему телу.
Я взяла этот список вариантов поведения из рассказов клиентов о том, как с ними обращались в семье. В условиях насилия и/или пренебрежения, совершаемых теми, кто осуществляет "заботу", они обычно:
- отрицают, что была травма,
- преуменьшают травму, ведя себя так, как будто происходившее не было чем-то значимым,
- дразнят или смеются над жертвой, если человек показывает, что расстроен таким обращением,
- говорят тем, кого они обидели, что те сами виноваты, что с ними так поступили,
- наказывают ребенка или угрожают ему, если он расскажет о случившемся,
- настолько убедительно ведут себя, показывая, что ничего неправильного якобы не происходит, что жертва погружается в транс молчания и отрицания. Мысль о том, что это очевидно, но никто не обращает на это внимания, никогда даже не приходит в голову.
Чтобы как-то продолжить жить, люди, перенесшие травму:
- притворяются, что не паникуют, хотя паникуют,
- не рассказывают, даже самым близким, что страдают, что у них есть флешбеки и навязчивые мысли. Они просто не хотят, чтобы их видели слабыми, сумасшедшими или нуждающимися в чем-то,
- игнорируют физическую боль,
- испытывают стыд за то, что у них идёт кровь из пореза, буквально или образно,
- упрекают себя за сильные чувства,
- не верят/не доверяют своим собственным воспоминаниям,
- боятся, что сами могут быть насильниками, даже если нет абсолютно никаких оснований, что такое возможно.
Таких линий поведения придерживаются, чтобы выжить, и они сохраняются до настоящего времени. Как розен-практики, мы можем помочь клиентам осознать эти паттерны и то, что не смотря на то, что они были выработаны для выживания в определенный момент времени, их не обязательно придерживаться сейчас. Это дает клиентам возможность прервать эти паттерны, чтобы могло произойти исцеление. Когда клиенты перестают полагаться на один из этих шаблонов, то именно тогда они становятся способны почувствовать свои чувства и сделать новый выбор.
Поворотные моменты
Скорее всего, на то, чтобы проработать вышеперечисленные темы, потребуется какое-то время, прежде чем клиент подойдет к «развилке» (важному решению). Это момент, когда кажется, что нужно выбирать между жизнью и смертью, а может, даже между смертью и смертью. С одной стороны, клиент глубоко страдает от своих паттернов выживания, которые иногда в буквальном смысле убивают его. С другой стороны, что случится, если он перестанет выживать и попробует по-настоящему жить? Может немедленно возникнуть чувство отрицания, падения в черную дыру или просто невозможности. Клиенты знают, что делать: принять ваш контакт, перестать верить внутреннему критику, протянуть руку — но они не знают, как это сделать. В моей практике работает способ сказать им, что они в порядке, все, что им нужно сделать, это заметить мою руку и мое присутствие и ждать! Они не знают, как чувствовать то, что они чувствуют, что бы это ни было, но я говорю им, что что-то внутри них знает. Все, что нам нужно сделать, — обратить на это внимание и проявить любопытство.
Мы часто используем слова "внимание" и "любопытство" в розен-методе. Они основополагающие в процессе исцеления от травмы, вот почему мы так часто к ним прибегаем. Как часть создаваемого практиком контейнера безопасности, который помогает в формировании новых нейронных путей, "фокус внимания — это дорога к специфическому возбуждению областей мозга и дальнейшему установлению связей между ними" (Сигел, 2012, с. 10-2), что способствует интеграции. "...Любопытство — одно из первейших "противоядий" травме. Пытливое исследование, удовольствие и травма не могут сосуществовать в нервной системе; с точки зрения неврологии, они противоречат друг другу" (Левин, 2010, с. 175). Когда мы с любопытством обращаем внимание, мы позволяем коре головного мозга (части мозга, ответственной за мышление и выбор) замечать ощущения, образы, движения и эмоции лимбической системы, ствола головного мозга и, конечно, тела. "Кора головного мозга может помочь нам отрефлексировать эти подкорковые процессы и предложить нам возможность осознанно создать альтернативу и изменение... это способность разума вносить подвижки в то, как мозг управляет нашей жизнью" (Сигел, 2012, с. 12-3).
Я считаю, что необходимо задействовать интуицию и проницательность, чтобы распознать: клиент, упорно избегающий чувств, просто застрял в паттерне или он и в самом деле успешно занимается саморегулированием. Клиенты так боятся потерять контроль и по-настоящему почувствовать свои самые глубокие чувства, что им наполовину удается убедить меня, что они и впрямь не смогут нормально функционировать. Слеза, скатившаяся по щеке, может им представляться полным крахом. Опять же, это узкое окно степени выносимости было заложено в детстве на уровне неврологии, поэтому его нельзя назвать их выбором. Я действую осторожно, не позволяя себе упустить момент, когда клиенты выбирают закрыться. Я помогаю им заметить его, назвать и говорю, что это момент выбора. Это момент, когда они чувствуют, что как будто умрут, если разрешат себе чувствовать. Я предлагаю им свериться с тем, что внутри и сделать выбор; не я одна решаю, что должно происходить в данный момент. Конечно, это добавляет клиентам ощущения власти над собственным процессом исцеления! (См Блок 2).
Если мне кажется, что клиент испытывает непереносимую боль, то я иду вглубь и удостоверяюсь, что он осознает мое присутствие и осознает, что находится в безопасности и любим. Если клиент уходит в диссоциацию, я останавливаю его, прошу вернуть внимание в комнату и в настоящий момент. Думаю, это случалось несколько раз за прошедшие 24 года. Чаще всего ужасная сессия, во время которой клиент "опускает палец стопы" в глубины своей боли, влечет за собой какой-то момент озарения и дарит больше свободы.
Свобода от паттернов выживания, а не от воспоминаний о травме
Через несколько лет практики мне пришло в голову, что моя задача состоит главным образом не в том, чтобы вовлекаться в травматическое прошлое моих клиентов, а в том, чтобы помочь им освободиться от текущих паттернов поведения, которые были вызваны травмой и использовались клиентами, чтобы как-то выживать после нее. Именно то, что они делали, чтобы выжить, продолжало их ранить. Им приходилось находить способы спасти свою жизнь и психику, и они продолжали придерживаться этой линии поведения ради жизни; они даже идентифицируют себя с этими личностями, борющимися за жизнь: "Вот кто я". И эти паттерны держат их в страхе, без сил и без надежды. Когда клиенты ощущают себя в достаточной безопасности, чтобы начать отклоняться от жестких линий поведения, это восстанавливает то, что было потеряно: появляется чувство принадлежности в жизни, способность действовать, доверие к миру и способность наслаждаться жизнью.
Я уделяю больше времени этим паттернам выживания, являющимся теми самыми барьерами, которые имела в виду Мэрион Розен, когда говорила о мышечном напряжении, чем самим воспоминаниям. Когда мы с клиентами достаточно далеко продвигаемся в терапевтическом процессе, становится ясно, что им уже пора остановиться спасать свою жизнь. В моем понимании это значит, что они должны перестать насиловать себя.
Большинство моих клиентов перенесли травму в детстве. Как они поняли, как им выжить? Они переняли поведение тех, кто был вокруг них, и среди них могли быть те, кто обижал или игнорировал их! Дети впитывают то, что им дается как образец, обрабатывая это через телесный процесс. Думаю, некоторые распространенные симптомы ПТСР — это те самые бездумные модели поведения, скопированные клиентами. Эта догадка посетила меня, когда одна клиентка обратилась ко мне по поводу пищевого расстройства, много лет назад. Она описала, как с ней обращалась мать, и я увидела, что она относится к своему телу точно так же: игнорируя, как оно себя чувствует, пытаясь все в нем контролировать и относясь к нему очень критично. Когда я показала ей это, как в зеркале, она сразу же поняла. Когда она вернулась на следующей неделе, то рассказала, что с ней случилось впервые в жизни: она стала замечать, когда голодна, а когда нет, предлагала себе еду, когда была голодна, и начала чувствовать любовь к своему телу.
Я взяла этот список вариантов поведения из рассказов клиентов о том, как с ними обращались в семье. В условиях насилия и/или пренебрежения, совершаемых теми, кто осуществляет "заботу", они обычно:
- отрицают, что была травма,
- преуменьшают травму, ведя себя так, как будто происходившее не было чем-то значимым,
- дразнят или смеются над жертвой, если человек показывает, что расстроен таким обращением,
- говорят тем, кого они обидели, что те сами виноваты, что с ними так поступили,
- наказывают ребенка или угрожают ему, если он расскажет о случившемся,
- настолько убедительно ведут себя, показывая, что ничего неправильного якобы не происходит, что жертва погружается в транс молчания и отрицания. Мысль о том, что это очевидно, но никто не обращает на это внимания, никогда даже не приходит в голову.
Чтобы как-то продолжить жить, люди, перенесшие травму:
- притворяются, что не паникуют, хотя паникуют,
- не рассказывают, даже самым близким, что страдают, что у них есть флешбеки и навязчивые мысли. Они просто не хотят, чтобы их видели слабыми, сумасшедшими или нуждающимися в чем-то,
- игнорируют физическую боль,
- испытывают стыд за то, что у них идёт кровь из пореза, буквально или образно,
- упрекают себя за сильные чувства,
- не верят/не доверяют своим собственным воспоминаниям,
- боятся, что сами могут быть насильниками, даже если нет абсолютно никаких оснований, что такое возможно.
Таких линий поведения придерживаются, чтобы выжить, и они сохраняются до настоящего времени. Как розен-практики, мы можем помочь клиентам осознать эти паттерны и то, что не смотря на то, что они были выработаны для выживания в определенный момент времени, их не обязательно придерживаться сейчас. Это дает клиентам возможность прервать эти паттерны, чтобы могло произойти исцеление. Когда клиенты перестают полагаться на один из этих шаблонов, то именно тогда они становятся способны почувствовать свои чувства и сделать новый выбор.
Поворотные моменты
Скорее всего, на то, чтобы проработать вышеперечисленные темы, потребуется какое-то время, прежде чем клиент подойдет к «развилке» (важному решению). Это момент, когда кажется, что нужно выбирать между жизнью и смертью, а может, даже между смертью и смертью. С одной стороны, клиент глубоко страдает от своих паттернов выживания, которые иногда в буквальном смысле убивают его. С другой стороны, что случится, если он перестанет выживать и попробует по-настоящему жить? Может немедленно возникнуть чувство отрицания, падения в черную дыру или просто невозможности. Клиенты знают, что делать: принять ваш контакт, перестать верить внутреннему критику, протянуть руку — но они не знают, как это сделать. В моей практике работает способ сказать им, что они в порядке, все, что им нужно сделать, это заметить мою руку и мое присутствие и ждать! Они не знают, как чувствовать то, что они чувствуют, что бы это ни было, но я говорю им, что что-то внутри них знает. Все, что нам нужно сделать, — обратить на это внимание и проявить любопытство.
Мы часто используем слова "внимание" и "любопытство" в розен-методе. Они основополагающие в процессе исцеления от травмы, вот почему мы так часто к ним прибегаем. Как часть создаваемого практиком контейнера безопасности, который помогает в формировании новых нейронных путей, "фокус внимания — это дорога к специфическому возбуждению областей мозга и дальнейшему установлению связей между ними" (Сигел, 2012, с. 10-2), что способствует интеграции. "...Любопытство — одно из первейших "противоядий" травме. Пытливое исследование, удовольствие и травма не могут сосуществовать в нервной системе; с точки зрения неврологии, они противоречат друг другу" (Левин, 2010, с. 175). Когда мы с любопытством обращаем внимание, мы позволяем коре головного мозга (части мозга, ответственной за мышление и выбор) замечать ощущения, образы, движения и эмоции лимбической системы, ствола головного мозга и, конечно, тела. "Кора головного мозга может помочь нам отрефлексировать эти подкорковые процессы и предложить нам возможность осознанно создать альтернативу и изменение... это способность разума вносить подвижки в то, как мозг управляет нашей жизнью" (Сигел, 2012, с. 12-3).
Я считаю, что необходимо задействовать интуицию и проницательность, чтобы распознать: клиент, упорно избегающий чувств, просто застрял в паттерне или он и в самом деле успешно занимается саморегулированием. Клиенты так боятся потерять контроль и по-настоящему почувствовать свои самые глубокие чувства, что им наполовину удается убедить меня, что они и впрямь не смогут нормально функционировать. Слеза, скатившаяся по щеке, может им представляться полным крахом. Опять же, это узкое окно степени выносимости было заложено в детстве на уровне неврологии, поэтому его нельзя назвать их выбором. Я действую осторожно, не позволяя себе упустить момент, когда клиенты выбирают закрыться. Я помогаю им заметить его, назвать и говорю, что это момент выбора. Это момент, когда они чувствуют, что как будто умрут, если разрешат себе чувствовать. Я предлагаю им свериться с тем, что внутри и сделать выбор; не я одна решаю, что должно происходить в данный момент. Конечно, это добавляет клиентам ощущения власти над собственным процессом исцеления! (См Блок 2).
Если мне кажется, что клиент испытывает непереносимую боль, то я иду вглубь и удостоверяюсь, что он осознает мое присутствие и осознает, что находится в безопасности и любим. Если клиент уходит в диссоциацию, я останавливаю его, прошу вернуть внимание в комнату и в настоящий момент. Думаю, это случалось несколько раз за прошедшие 24 года. Чаще всего ужасная сессия, во время которой клиент "опускает палец стопы" в глубины своей боли, влечет за собой какой-то момент озарения и дарит больше свободы.
Мэрион Розен знала, что преграды, мешающие человеку быть подлинным собой, заложены в теле, в зажатых мышцах, сдавленном дыхании и т. п.:
Блок 2: Момент Выбора
Избегание чувств: застревание в паттерне или плодотворное саморегулирование?
Привнесение осознанности в моменте:
1. Клиент может продолжать сдерживать дыхание, зажиматься, игнорировать ваш контакт, уходить в мысли
ИЛИ
2. позволить такому поведению быть и направить внимание клиента туда, где пробуждаются чувства, А ТАКЖЕ на осознание того, что он находится в безопасности и его здесь поддерживают.
Практик не решает, что делать. Клиент делает осознанный выбор. Практик подтверждает его.
Избегание чувств: застревание в паттерне или плодотворное саморегулирование?
Привнесение осознанности в моменте:
1. Клиент может продолжать сдерживать дыхание, зажиматься, игнорировать ваш контакт, уходить в мысли
ИЛИ
2. позволить такому поведению быть и направить внимание клиента туда, где пробуждаются чувства, А ТАКЖЕ на осознание того, что он находится в безопасности и его здесь поддерживают.
Практик не решает, что делать. Клиент делает осознанный выбор. Практик подтверждает его.
Стадии не линейны. Это не лестница, а спираль; иногда кажется, что движение к исцелению повернуло вспять, но потом оно восстанавливает свое направление. В итоге у людей, переживших травму, остается все меньше и меньше симптомов травмы, они перестают выживать и начинают жить, находясь на пути к исцелению.
Я восхищаюсь смелостью, необходимой для того, чтобы, оказавшись "на развилке", выбрать новый путь. Когда клиенты выбирают говорить, чувствовать или выражать себя, значит, они выбирают остаться, вместо того чтобы убежать физически или психически. Они делают нечто противоположное тому, что велят им делать все их "инстинкты". Они чувствуют себя незащищенными и ранимыми. И все же они выбирают жизнь, настоящий момент. Может быть, они дрожат с ног до головы, плачут или злятся на это, но делают, потому что доверяют вам потому что вы научили их доверять чему-то внутри них самих. Практик остается надежным, устойчивым и уверенным в процессе.
Подчеркивание положительных результатов
Люди, пережившие травму, могут так сильно сомневаться в том, что действительно исцеляются, что на этом этапе практику полезно подводить итоги работы с их паттернами выживания. Я всегда отражаю клиентам, что я вижу. То, как я ощущаю то, что происходит в их теле, и спрашиваю, замечаюсь ли они это тоже. Мы задерживаемся в расслаблении, на моментах ощущения, облегчения, открывания нового пространства; они могут ощутить изменения в своем теле. Это все для них удивительно. Кто бы мог подумать, что спасение придет, когда перестанешь бороться?
Мою клиентку "Бренду" направил ко мне ее терапевт. Она активно борется со всеми чувствами; ее лицо и тон голоса спокойные и отрешенные, даже когда в животе землетрясение. Когда я ее спрашиваю, что происходит внутри, она отвечает: "Я не хочу говорить, потому что это ничего не меняет". Она говорит это, совершенно не зная, что она рассказывает - и показывает - свою историю травмы. Она привыкла к тому, что, если сказать, будет только хуже.
Когда я впервые положила свою руку в районе диафрагмы Бренды, я едва смогла поверить в то потрясение, которое я почувствовала. Не знаю, сколько дней она так провела. Сказать по правде, я испугалась, вдруг я не смогу ей помочь. Однако я была настойчива в своем желании узнать, что ее огорчает, и она обронила пару фраз о сексуальном насилии в детстве. Она всегда возвращалась к словам: "Но я не хочу об этом говорить". Тем не менее, когда она говорила, ее диафрагма достаточно расслабилась, чтобы живот перестал сопротивляться. Это придало мне уверенности в том, что стоит продолжить. Я попросила ее обратить внимание на живот в этот момент, и она действительно почувствовала, что ей стало спокойнее. Мы проделали это несколько раз, но в ее случае было очень важно, чтобы она сама осознавала, что ей становится лучше, когда она нарушает свое правило ничего не рассказывать. Ее это удивило, и она даже улыбнулась, когда уходила.
Когда у людей хватает сил нарушить свои собственные правила выживания то, они рассказывают о странных новых ощущениях, когда приходят снова. Одна женщина, которая была убеждена, что никто никогда не хотел видеть её успешной, теперь отмечала, что даже незнакомцы поддерживают ее усилия по созданию нового бизнеса. Другая теперь спит по ночам, и ей снится, что она каким-то образом укачивает саму себя и мир ощущается целым. Третья клиентка замечает красивый свет в морозном узоре на кухонном окне и понимает, что никогда раньше не позволяла себе чувствовать себя настолько живой. Мужчина просит жену съездить с ним в больницу, чего он раньше никогда бы не сделал. Человеку, пережившему травму, кажется, что эти перемены происходят стихийно, они не находят им объяснения, и практик, который знает, что клиент возвращается к "нормальному" состоянию, радостно отмечает и подчеркивает их. Это воодушевляет людей продолжать двигаться к еще большей свободе.
Как долго занимает процесс восстановления?
Ответ, разумеется, — "зависит от обстоятельств". Уравновешенному человеку с единичной, не очень ужасной травмой бывает достаточно от одной до трёх сессий. У людей, которые ведут стабильную, продуктивную жизнь, но выросли с множественными травмами, это может занять годы. Многие факторы имеют значение: есть ли у клиентов поддерживающие отношения в жизни? Есть ли у них содержательная работа, в которой они видят смысл? Вдохновляют ли их другие ресурсы, такие как природа или искусство? Отношения между практиком и клиентом — это то место, где клиенты могут почувствовать безопасность, осознать себя и свою способность действовать. Чем лучше у них получится привнести эти аспекты в свою жизнь, тем быстрее произойдёт восстановление.
Я освободилась от симптомов травмы "в одночасье", после нескольких лет личностной работы. Никогда не забуду, как встала со стола после сессии и обнаружила, что мой черно-белый мир стал ярким и цветным. Тело наполнилось радостью, вместо страха, и примерно таким и остается по сей день. Не знаю, заметили ли разницу мои друзья, но мои знакомые в кругу обучающихся розен-методу были поражены переменой в моей осанке и походке. Изнутри, неприятные ощущения в животе и в груди, которые сопровождают чувство страха, исчезли; я каждый день испытываю чувство удивления и благодарности. Моя социальная жизнь в корне изменилась — я получила все, что хотела: дом, мужа и работу, которую я люблю.
Однако я не часто наблюдала подобный трансформационный момент у моих клиентов. Чаще бывает так, что периодически, через определенные промежутки времени случаются прорывы, позволяющие наращивать осознанность и способность делать выбор. Клиент может начать забывать то, что уже произошло, или, что это имело значение, или каковы последствия этого сегодня. Целые куски жизни могут выпадать, или клиент может забыть что-то, что уже открыл для себя на сессии неделю назад. Вновь и вновь я удивляюсь, когда клиент возвращается и разговаривает и ведет себя, как будто того прорыва на сессии в прошлый раз не было. Например, женщина забыла, что ей не обязательно быть одной. Или она забыла что ненавидит церковь сейчас, потому что ее изнасиловал священник 40 лет назад.
Люди будут четко и ясно говорить вам что-то, а потом вести себя так, будто никогда этого не говорили. Или так, будто никогда не увязывали тот инцидент с текущей проблемой. Я поняла, что нельзя ожидать, что прогресс всегда продолжится с того места, где остановился. Я не могу быть уверенной, что клиент, вновь придя, будет осознавать то, что мы оба узнали и поняли неделю назад. Иногда им приходится по несколько раз усваивать один и тот же урок, прежде чем они выйдут из тумана диссоциации. Однако я поняла, что этот процесс всегда расчищает путь к новому слою работы и исцеления. Фраза, которую клиент повторял снова и снова (и мы думали, что оба поняли ее) обретает новый смысл. Какой-то аспект травмы выходит на передний план и оказывается в фокусе внимания, и тогда находятся объяснения симптомам, которые оставались доселе загадкой.
Неделю за неделей клиенты будут рассказывать о своих маленьких победах. Женщина, чье тело покрыто шрамами, надевает купальник и идет в общественный бассейн. Другая клиентка, единственная в своей семье без собственной комнаты, идёт домой после сессии и требует себе комнату. Депрессии отступают; исчезает боль в спине; люди восстают против бесчинствующих боссов. Мери потребовалось много лет, чтобы нарушить свои правила выживания. Она начала говорить своему мужу, когда ей "бывало тяжело" во время флешбэка или "перепроживания". Она начала верить, что я настоящая, что я понимаю, что меня интересует ее благополучие. Она возвращается к себе как хозяйка собственной жизни.
Дуга исцеления, или, возможно, точнее будет сказать спираль, выглядит примерно так:
ТАБЛИЦА 2: СПИРАЛЬНЫЕ СТАДИИ ИСЦЕЛЕНИЯ
Подчеркивание положительных результатов
Люди, пережившие травму, могут так сильно сомневаться в том, что действительно исцеляются, что на этом этапе практику полезно подводить итоги работы с их паттернами выживания. Я всегда отражаю клиентам, что я вижу. То, как я ощущаю то, что происходит в их теле, и спрашиваю, замечаюсь ли они это тоже. Мы задерживаемся в расслаблении, на моментах ощущения, облегчения, открывания нового пространства; они могут ощутить изменения в своем теле. Это все для них удивительно. Кто бы мог подумать, что спасение придет, когда перестанешь бороться?
Мою клиентку "Бренду" направил ко мне ее терапевт. Она активно борется со всеми чувствами; ее лицо и тон голоса спокойные и отрешенные, даже когда в животе землетрясение. Когда я ее спрашиваю, что происходит внутри, она отвечает: "Я не хочу говорить, потому что это ничего не меняет". Она говорит это, совершенно не зная, что она рассказывает - и показывает - свою историю травмы. Она привыкла к тому, что, если сказать, будет только хуже.
Когда я впервые положила свою руку в районе диафрагмы Бренды, я едва смогла поверить в то потрясение, которое я почувствовала. Не знаю, сколько дней она так провела. Сказать по правде, я испугалась, вдруг я не смогу ей помочь. Однако я была настойчива в своем желании узнать, что ее огорчает, и она обронила пару фраз о сексуальном насилии в детстве. Она всегда возвращалась к словам: "Но я не хочу об этом говорить". Тем не менее, когда она говорила, ее диафрагма достаточно расслабилась, чтобы живот перестал сопротивляться. Это придало мне уверенности в том, что стоит продолжить. Я попросила ее обратить внимание на живот в этот момент, и она действительно почувствовала, что ей стало спокойнее. Мы проделали это несколько раз, но в ее случае было очень важно, чтобы она сама осознавала, что ей становится лучше, когда она нарушает свое правило ничего не рассказывать. Ее это удивило, и она даже улыбнулась, когда уходила.
Когда у людей хватает сил нарушить свои собственные правила выживания то, они рассказывают о странных новых ощущениях, когда приходят снова. Одна женщина, которая была убеждена, что никто никогда не хотел видеть её успешной, теперь отмечала, что даже незнакомцы поддерживают ее усилия по созданию нового бизнеса. Другая теперь спит по ночам, и ей снится, что она каким-то образом укачивает саму себя и мир ощущается целым. Третья клиентка замечает красивый свет в морозном узоре на кухонном окне и понимает, что никогда раньше не позволяла себе чувствовать себя настолько живой. Мужчина просит жену съездить с ним в больницу, чего он раньше никогда бы не сделал. Человеку, пережившему травму, кажется, что эти перемены происходят стихийно, они не находят им объяснения, и практик, который знает, что клиент возвращается к "нормальному" состоянию, радостно отмечает и подчеркивает их. Это воодушевляет людей продолжать двигаться к еще большей свободе.
Как долго занимает процесс восстановления?
Ответ, разумеется, — "зависит от обстоятельств". Уравновешенному человеку с единичной, не очень ужасной травмой бывает достаточно от одной до трёх сессий. У людей, которые ведут стабильную, продуктивную жизнь, но выросли с множественными травмами, это может занять годы. Многие факторы имеют значение: есть ли у клиентов поддерживающие отношения в жизни? Есть ли у них содержательная работа, в которой они видят смысл? Вдохновляют ли их другие ресурсы, такие как природа или искусство? Отношения между практиком и клиентом — это то место, где клиенты могут почувствовать безопасность, осознать себя и свою способность действовать. Чем лучше у них получится привнести эти аспекты в свою жизнь, тем быстрее произойдёт восстановление.
Я освободилась от симптомов травмы "в одночасье", после нескольких лет личностной работы. Никогда не забуду, как встала со стола после сессии и обнаружила, что мой черно-белый мир стал ярким и цветным. Тело наполнилось радостью, вместо страха, и примерно таким и остается по сей день. Не знаю, заметили ли разницу мои друзья, но мои знакомые в кругу обучающихся розен-методу были поражены переменой в моей осанке и походке. Изнутри, неприятные ощущения в животе и в груди, которые сопровождают чувство страха, исчезли; я каждый день испытываю чувство удивления и благодарности. Моя социальная жизнь в корне изменилась — я получила все, что хотела: дом, мужа и работу, которую я люблю.
Однако я не часто наблюдала подобный трансформационный момент у моих клиентов. Чаще бывает так, что периодически, через определенные промежутки времени случаются прорывы, позволяющие наращивать осознанность и способность делать выбор. Клиент может начать забывать то, что уже произошло, или, что это имело значение, или каковы последствия этого сегодня. Целые куски жизни могут выпадать, или клиент может забыть что-то, что уже открыл для себя на сессии неделю назад. Вновь и вновь я удивляюсь, когда клиент возвращается и разговаривает и ведет себя, как будто того прорыва на сессии в прошлый раз не было. Например, женщина забыла, что ей не обязательно быть одной. Или она забыла что ненавидит церковь сейчас, потому что ее изнасиловал священник 40 лет назад.
Люди будут четко и ясно говорить вам что-то, а потом вести себя так, будто никогда этого не говорили. Или так, будто никогда не увязывали тот инцидент с текущей проблемой. Я поняла, что нельзя ожидать, что прогресс всегда продолжится с того места, где остановился. Я не могу быть уверенной, что клиент, вновь придя, будет осознавать то, что мы оба узнали и поняли неделю назад. Иногда им приходится по несколько раз усваивать один и тот же урок, прежде чем они выйдут из тумана диссоциации. Однако я поняла, что этот процесс всегда расчищает путь к новому слою работы и исцеления. Фраза, которую клиент повторял снова и снова (и мы думали, что оба поняли ее) обретает новый смысл. Какой-то аспект травмы выходит на передний план и оказывается в фокусе внимания, и тогда находятся объяснения симптомам, которые оставались доселе загадкой.
Неделю за неделей клиенты будут рассказывать о своих маленьких победах. Женщина, чье тело покрыто шрамами, надевает купальник и идет в общественный бассейн. Другая клиентка, единственная в своей семье без собственной комнаты, идёт домой после сессии и требует себе комнату. Депрессии отступают; исчезает боль в спине; люди восстают против бесчинствующих боссов. Мери потребовалось много лет, чтобы нарушить свои правила выживания. Она начала говорить своему мужу, когда ей "бывало тяжело" во время флешбэка или "перепроживания". Она начала верить, что я настоящая, что я понимаю, что меня интересует ее благополучие. Она возвращается к себе как хозяйка собственной жизни.
Дуга исцеления, или, возможно, точнее будет сказать спираль, выглядит примерно так:
ТАБЛИЦА 2: СПИРАЛЬНЫЕ СТАДИИ ИСЦЕЛЕНИЯ
«В работе с пациентами практики используют сначала прикосновение, чтобы привнести осознанность в напряженные мышцы. Наша цель - найти возможность дать этим хроническим напряжениям расслабиться... На эмоциональном уровне клиенты начинают осознавать свой собственный вклад в ограничения в своей жизни. С этим знанием они приходят к моменту выбора, который позволяет им начать действовать по-другому... они могут открыться и предпочесть показать себя: свою способность любить, свои творческие силы и мыслительные возможности... Этот процесс происходит не силой мысли, не на уровне разума, а запускается только изнутри, когда ему позволяют проявиться.» (Розен и Брэннер, 2003, стр.20).
Часть 5:
Жизнь после восстановления от травмы
Поскольку я жила с ПТСР до 45 лет, я потратила десятилетия на поиск. Я думала, что ищу способ сделать мир более осмысленным и внести свой вклад в его исцеление. Я помню чувство, что обучение и сессии в розен-методе «спасают мою жизнь». Точнее, не жизнь, а душу, мою способность по-настоящему быть собой в этом мире. Я тогда не пользовалась словами «телесное самоосознание» и не знала, что его нужно восстановить. Благодаря розен-методу я узнала, что значит сохранять присутствие, я узнала, как это – проживать что-то без оценки, без привязанности, узнала, что углубление в любой момент – особенно болезненный – открывает двери всеохватывающему ощущению умиротворения и благополучия.
Я пришла к тому, что стала рассматривать себя как процесс, связанный с неведомым разнообразием процессов. Я научилась возвращаться к себе, когда я покидаю себя. Когда я дома в своем теле, я в безопасности, потому что я являюсь собой. Отсюда я смотрю на свой мир; он страдает; он прекрасен; он добр ко мне. Я нераздельна с ним. Однажды, в прошлом году, гуляя по осеннему лесу, я ахнула от красоты золотого света на золотых листьях. Потом я попробовала воспринять то, что вижу, как я это делаю как практик: больше через живот, чем через глаза и мозг. И тут же я почувствовала, что иду через свое «Я». «Я» внутри моей кожи была лишь частью «Меня» вокруг. «Наше «Я» намного больше, чем просто тело, ограниченное кожей, не говоря уже о том, что происходит между нашими ушами» (Сигел, 2012, с. 15-4). Эта целостность делает меня частью очень большого целого: очень большого, с энергиями и намерениями, которые я лишь смутно осознаю, но я могу чувствовать их, когда проявляю внимание.
Я не единственная, кто подозревает, что исцеление от травмы прибавляет нечто к нашей жизни, а не отнимает. Возможно, это не в полной мере так в случае комплексных травм и травм, полученных в ходе развития и становления личности, но «исследования показывают, что при сравнении людей, перенесших тяжелую травму, с теми, у кого ее не было, отзывов о положительных личностных изменениях от первых было больше» (Тедеши, 2004, с. 5). Те, кто пережил травму, говорят, что хотели бы, чтобы травма не случилась, но в то же время они ценят развитие, произошедшее в ответ на травму.
Посттравматический рост – результат не самой травмы, а борьбы за выживание и осмысления ее роли в своей жизни. Исследователи выделили пять сфер роста (Тедеши, 2004, с. 6, см. Блок 3).
Я пришла к тому, что стала рассматривать себя как процесс, связанный с неведомым разнообразием процессов. Я научилась возвращаться к себе, когда я покидаю себя. Когда я дома в своем теле, я в безопасности, потому что я являюсь собой. Отсюда я смотрю на свой мир; он страдает; он прекрасен; он добр ко мне. Я нераздельна с ним. Однажды, в прошлом году, гуляя по осеннему лесу, я ахнула от красоты золотого света на золотых листьях. Потом я попробовала воспринять то, что вижу, как я это делаю как практик: больше через живот, чем через глаза и мозг. И тут же я почувствовала, что иду через свое «Я». «Я» внутри моей кожи была лишь частью «Меня» вокруг. «Наше «Я» намного больше, чем просто тело, ограниченное кожей, не говоря уже о том, что происходит между нашими ушами» (Сигел, 2012, с. 15-4). Эта целостность делает меня частью очень большого целого: очень большого, с энергиями и намерениями, которые я лишь смутно осознаю, но я могу чувствовать их, когда проявляю внимание.
Я не единственная, кто подозревает, что исцеление от травмы прибавляет нечто к нашей жизни, а не отнимает. Возможно, это не в полной мере так в случае комплексных травм и травм, полученных в ходе развития и становления личности, но «исследования показывают, что при сравнении людей, перенесших тяжелую травму, с теми, у кого ее не было, отзывов о положительных личностных изменениях от первых было больше» (Тедеши, 2004, с. 5). Те, кто пережил травму, говорят, что хотели бы, чтобы травма не случилась, но в то же время они ценят развитие, произошедшее в ответ на травму.
Посттравматический рост – результат не самой травмы, а борьбы за выживание и осмысления ее роли в своей жизни. Исследователи выделили пять сфер роста (Тедеши, 2004, с. 6, см. Блок 3).
Зачастую травма очерчивает человеку миссию, и он приступает к ее исполнению, изменяя что-то в мире. Кроме восстановления душевных сил, «Посттравматический рост – это не просто возвращение к исходной отметке, а опыт совершенствования, который у некоторых бывает очень глубок» (Тедеши, 2004, с. 4).
Восстановление от травмы обязательно включает в себя духовный рост. Нам нужно, чтобы наше здоровое, большее «Я» присутствовало и служило опорой для нашей пострадавшей части. Нам нужно, чтобы диафрагма, наша «духовная мышца», как называла ее Мэрион Розен, расслабилась. Потому что, когда диафрагма свободна, люди открываются состоянию глубокой связи с собой, внешнему миру и чему-то намного большему. Это дает опыт, который Альберт Эйнштейн описал как «опыт безопасности и правильности, из которого человек может ощутить взаимопроникновение всех вещей на свете. Эффект такого переживания в том, что после него человек чувствует себя необыкновенно хорошо, по-домашнему и совершенно бесстрашно во вселенной» (цитата у Грин, 2013, с. 27).
Практика и преподавание розен-метода – огромная часть того, что мне дает ощущение, что моя жизнь наполнена смыслом. Каждый день у меня есть причина быть полностью вовлеченной в то, что я делаю, провожу ли я сессию или гуляю на природе, пишу или встречаюсь с кем-то, кого люблю. «Актом любви» называет Фогель способность принимать свои переживания и углубляться в них. Он выбрал такое название поскольку: «она не только увеличивает собственную телесную осознанность человека, но также может повышать и телесную осознанность (способность в максимально полном объеме переживать свой опыт) у других людей, которые входят в контакт с этим человеком или знакомятся с плодами его труда» (Фогель, 2009, с. 278). С детства я думала, как сделать мир лучше.
Не смотря на то, что Мэрион Розен разработала этот метод как средство личностного исцеления и трансформации, она пришла к тому что «эта работа может преобразовать взаимоотношения внутри семьи, профессиональную и творческую жизнь и весь мир» (Розен, 2003, с. xiii).
Восстановление от травмы обязательно включает в себя духовный рост. Нам нужно, чтобы наше здоровое, большее «Я» присутствовало и служило опорой для нашей пострадавшей части. Нам нужно, чтобы диафрагма, наша «духовная мышца», как называла ее Мэрион Розен, расслабилась. Потому что, когда диафрагма свободна, люди открываются состоянию глубокой связи с собой, внешнему миру и чему-то намного большему. Это дает опыт, который Альберт Эйнштейн описал как «опыт безопасности и правильности, из которого человек может ощутить взаимопроникновение всех вещей на свете. Эффект такого переживания в том, что после него человек чувствует себя необыкновенно хорошо, по-домашнему и совершенно бесстрашно во вселенной» (цитата у Грин, 2013, с. 27).
Практика и преподавание розен-метода – огромная часть того, что мне дает ощущение, что моя жизнь наполнена смыслом. Каждый день у меня есть причина быть полностью вовлеченной в то, что я делаю, провожу ли я сессию или гуляю на природе, пишу или встречаюсь с кем-то, кого люблю. «Актом любви» называет Фогель способность принимать свои переживания и углубляться в них. Он выбрал такое название поскольку: «она не только увеличивает собственную телесную осознанность человека, но также может повышать и телесную осознанность (способность в максимально полном объеме переживать свой опыт) у других людей, которые входят в контакт с этим человеком или знакомятся с плодами его труда» (Фогель, 2009, с. 278). С детства я думала, как сделать мир лучше.
Не смотря на то, что Мэрион Розен разработала этот метод как средство личностного исцеления и трансформации, она пришла к тому что «эта работа может преобразовать взаимоотношения внутри семьи, профессиональную и творческую жизнь и весь мир» (Розен, 2003, с. xiii).
Блок 3: Пять сфер посттравматического роста
1. Более глубокая признательность жизни и изменение приоритетов
2. Более теплые, более близкие отношения с другими
3. Более отчетливое ощущение личностной силы
4. Признание новых возможностей или путей в собственной жизни
5. Духовное развитие
1. Более глубокая признательность жизни и изменение приоритетов
2. Более теплые, более близкие отношения с другими
3. Более отчетливое ощущение личностной силы
4. Признание новых возможностей или путей в собственной жизни
5. Духовное развитие
American Psychiatric Publishing. (2005). Diagnostic & Statistical Manual of Mental Disorders, Fourth Edition.
Badenoch, B. (2008). Being a Brain-Wise Therapist: A Practical Guide to Interpersonal Neurobiology. New York: W.W. Norton & Company.
Dingfelder, S. F. (2010, October). Freeing bad memories. Monitor on Psychology, 41 (9), Retrieved from www. apa.org.
Ecker, B., Ticic, R. & Hulley, L. (2013, July/August). Unlocking the emotional brain. Psychotherapy Networker 18-25, 46-47.
Fogel, A. (2009).The Psychophysiology of Self-Awareness: Rediscovering the Lost Art of Body Sense. New York: W.W. Norton.
Graham, L. (2010, April). Reflections on oxytocin, the neurochemical of everything good. Resources for Recovering Resilience Newsletter. Retrieved from www.lindagraham-mft.net
Green, I. (2014). The safe container of interpersonal relationships. The Rosen Method International Journal, 7, Issue 1, 6-29.
Green, I. (2013). The role of the diaphragm in self-awareness and transformation. The Rosen Method International Journal, 5, Issue 2, 5-29.
Herman, J. L. (1992).Trauma and Recovery: The Aftermath of Violence from Domestic Abuse to Political Terror. New York: Basic Books, Inc.
Hrossowyc, D. (2009). Resonance, regulation and revision: Rosen Method meets the growing edge of neurobiological research. The Rosen Method International Journal, 2, Issue 2, 3-9.
Levine, P. A. (2010). In an Unspoken Voice: How the Body Releases Trauma and Restores Goodness. Berkeley, Ca.: North Atlantic Books.
MacCurdy, M. M. (2007).The Mind’s Eye: Image and Memory in Writing about Trauma. Amherst: University of Massachusetts Press.
Montagu, A. (1978). Touching: The Human Significance of the Skin. New York: Harper & Row.
Ogden, P., Minton, K., & Pain, C.. (2006). Trauma and the Body: A Sensorimotor Approach to Psychotherapy. New York: W.W. Norton & Company.
Pennebaker, J. (1997). Opening Up: The Healing Power of Expressing Emotions. New York: The Guildford Press.
Pert, C.. (1997). The Molecules of Emotion: The Science Behind Mind-Body Medicine. New York: Touchstone.
Rosen, M. with Brenner, S. (2003). Rosen Method Bodywork: Accessing the Unconscious through Touch. Berkeley: North Atlantic Books.
Siegel, D. J. (2012).The Pocket Guide to Interpersonal Neurobiology: An Integrative Handbook of the Mind. New York: W.W. Norton & Company.
Stevens, E. (2012). The Adverse Childhood Experiences study. ACEs Too High News. Retrieved from acestoohigh.com.
Tedeschi, R. G. & Calhoun, L. G. (2004). Posttraumatic Growth: Conceptual and Empirical Evidence. Psychological Inquiry, 15, 93-102.
van der Kolk, B. (1994). The Body Keeps the Score: Memory and the Evolving Psychobiology of PostTraumatic Stress. Retrieved from www.trauma-pages.com/vanderk.htm.
Wooten, S. (1995). Touching the Body, Reaching the Soul: How Touch Influences the Nature of Human Beings. Santa Fe: Rosen Method Center Southwest
Оригинал статьи на английском языке 2015-vol8iss1-2.pdf (roseninstitute.wpenginepowered.com)
Badenoch, B. (2008). Being a Brain-Wise Therapist: A Practical Guide to Interpersonal Neurobiology. New York: W.W. Norton & Company.
Dingfelder, S. F. (2010, October). Freeing bad memories. Monitor on Psychology, 41 (9), Retrieved from www. apa.org.
Ecker, B., Ticic, R. & Hulley, L. (2013, July/August). Unlocking the emotional brain. Psychotherapy Networker 18-25, 46-47.
Fogel, A. (2009).The Psychophysiology of Self-Awareness: Rediscovering the Lost Art of Body Sense. New York: W.W. Norton.
Graham, L. (2010, April). Reflections on oxytocin, the neurochemical of everything good. Resources for Recovering Resilience Newsletter. Retrieved from www.lindagraham-mft.net
Green, I. (2014). The safe container of interpersonal relationships. The Rosen Method International Journal, 7, Issue 1, 6-29.
Green, I. (2013). The role of the diaphragm in self-awareness and transformation. The Rosen Method International Journal, 5, Issue 2, 5-29.
Herman, J. L. (1992).Trauma and Recovery: The Aftermath of Violence from Domestic Abuse to Political Terror. New York: Basic Books, Inc.
Hrossowyc, D. (2009). Resonance, regulation and revision: Rosen Method meets the growing edge of neurobiological research. The Rosen Method International Journal, 2, Issue 2, 3-9.
Levine, P. A. (2010). In an Unspoken Voice: How the Body Releases Trauma and Restores Goodness. Berkeley, Ca.: North Atlantic Books.
MacCurdy, M. M. (2007).The Mind’s Eye: Image and Memory in Writing about Trauma. Amherst: University of Massachusetts Press.
Montagu, A. (1978). Touching: The Human Significance of the Skin. New York: Harper & Row.
Ogden, P., Minton, K., & Pain, C.. (2006). Trauma and the Body: A Sensorimotor Approach to Psychotherapy. New York: W.W. Norton & Company.
Pennebaker, J. (1997). Opening Up: The Healing Power of Expressing Emotions. New York: The Guildford Press.
Pert, C.. (1997). The Molecules of Emotion: The Science Behind Mind-Body Medicine. New York: Touchstone.
Rosen, M. with Brenner, S. (2003). Rosen Method Bodywork: Accessing the Unconscious through Touch. Berkeley: North Atlantic Books.
Siegel, D. J. (2012).The Pocket Guide to Interpersonal Neurobiology: An Integrative Handbook of the Mind. New York: W.W. Norton & Company.
Stevens, E. (2012). The Adverse Childhood Experiences study. ACEs Too High News. Retrieved from acestoohigh.com.
Tedeschi, R. G. & Calhoun, L. G. (2004). Posttraumatic Growth: Conceptual and Empirical Evidence. Psychological Inquiry, 15, 93-102.
van der Kolk, B. (1994). The Body Keeps the Score: Memory and the Evolving Psychobiology of PostTraumatic Stress. Retrieved from www.trauma-pages.com/vanderk.htm.
Wooten, S. (1995). Touching the Body, Reaching the Soul: How Touch Influences the Nature of Human Beings. Santa Fe: Rosen Method Center Southwest
Оригинал статьи на английском языке 2015-vol8iss1-2.pdf (roseninstitute.wpenginepowered.com)
Работа с телом в розен-методе сочетает уникальное, интегрированное приложение прикосновения, слов и внимание к диафрагме, чтобы помочь клиентам достичь телесного самоосознания, необходимого для восстановления после травмы. Розен-метод обращается ко всем уровням человека - его телу, разуму и душе, чтобы можно было восстановить все, что было утрачено во время травмы, как ее определяет Маккарди, включая способность действовать и смысл жизни, а также доверие к миру. Помимо восстановления, исцеление от травмы может поспособствовать дальнейшему росту и развитию за пределами прежних уровней телесного опыта и возможностей.
1 Страницы указаны для зарубежных изданий.
1 Страницы указаны для зарубежных изданий.